Оригинал статьи был первоначально опубликован на сайте Ревкульт
Автор: Гассан Канафани
Тегеранский поезд, набирая скорость, удалялся от Абадана. Почти все пассажиры, не отрываясь от окна, любовались пейзажем. Закончив проверку билетов, контролер пожелал нам счастливого пути. Внимательнее следите за вашим багажом, предупредил он, в дороге всякое случается. Особенно ночью, когда воры выходят на промысел.
Я твердо решил не спать. К счастью, я захватил в дорогу свою любимую книгу. Ее автором был человек, чувствующий и понимающий жизнь глубже простых смертных… Напротив меня сидела молодая симпатичная иранка, то и дело подозрительно поглядывавшая по сторонам. Предупреждение контролера, видимо, сильно подействовало на девушку, и теперь она в каждом пассажире видела, если не жулика, то по крайней мере человека с недобрыми намерениями. Рядом с ней дремал пожилой мужчина — судя по всему, отец девушки. Четвертым в купе был мой друг, невозмутимо следивший за дорогой.
Дверь в купе приоткрылась, и в нее снова протиснулся контролер. Рекомендую, сказал он на ломаном арабском, не смыкать глаз всю ночь. Впрочем, вы очень устали, обратился он ко мне, и наверняка заснете. Я улыбнулся и жестом показал, что все будет в порядке. Контролер закивал головой, подмигнул нам и отпустил сальную шутку в адрес девушки. Смысла реплики я не уловил, но увидел, как зарделось от смущения лицо иранки…
Друг шепнул мне на ухо, что девушка ему не понравилась. Что-то мужское есть в ее лице, добавил он. По-моему, она на мужчину смахивает. Скажи лучше, что познакомиться с ней хочешь, ответил я. Друг бурно запротестовал, стал мне что-то доказывать, но я уже не слушал его. Красиво иллюстрированная книга, лежавшая на столике, притягивала к себе словно магнит. Книга казалась мне глубоким колодцем, заглянув в который можно было увидеть самое дно…
Ее написал Омар Хайям.
Я открывал книгу всегда на одной и той же странице. Самые дорогие мне строки были подчеркнуты Лейлой.
О Любовь! Если б с роком условиться вдруг мы смогли,
Чтоб разрушить единую сущность земли,
Разорвать всю ее на мельчайшие части
И создать землю вновь — по велению души!
Я почувствовал, как к горлу подступил комок. Прошло восемь лет с того дня, когда мы вместе читали рубаи. Целых восемь лет, а я до сих пор помнил все до мельчайших подробностей.
Я намеревался бодрствовать не потому, что боялся чего-то. Мне было безразлично, что может произойти, но я страшился увидеть во сне этот день и вспомнить все… Темнело. Ритмичное постукивание колес убаюкивало меня, уводя в прошлое…
***
Девушка, кажется, решила, что ей ничто не угрожает, и задремала. Друг продолжал смотреть в окно, хотя было ясно, что пейзаж интересует его гораздо меньше, чем попутчица…
Лейла всегда просила меня не смотреть на нее, когда засыпала. Не хотела, чтобы я подглядывал сокровенные эмоции. Вообразишь о себе много, подшучивала она.
По правде говоря, ее звали не Лейла. Так называл ее только я, потому что она окрестила меня Кайсом.
В Хайфе мы жили рядом. Ее дом был пятым в соседнем переулке. Лейла жила на третьем этаже. Может, она до сих пор обитает там? Если только дом не разрушили во время налетов.
Я уехал из Хайфы незадолго до оккупации. Раньше мне и в голову не приходило, что человек должен взяться за оружие, чтобы защищать родину. Целыми днями я пропадал на улице. Стал ее «достопримечательностью», по выражению друзей. Ребята вообще любили подшучивать надо мной. Если потребуется разыскать Хейри, говорили они, надо сначала найти первую красавицу квартала. И уж Хейри обязательно окажется поблизости. Не пойму никак, какой же ты на самом деле, сказала мне как-то Лейла, хотя мы были уже давно знакомы. Знаю только одно: ты гораздо лучше, чем кажешься. Может быть, поэтому я и люблю тебя.
Лейла заблуждалась — это она была для меня загадкой. Со временем я стал догадываться, что Лейла скрывает от меня что-то серьезное. Кто бы мог подумать, что эта худенькая, изнеженная, как казалось многим, девушка участвует в отчаянных диверсионных операциях, которые далеко не всем мужчинам были под силу! Но обо всем этом я узнал позже…
До знакомства с Лейлой я даже не слышал о Хайяме. А она научила меня понимать и ценить его гениальные рубаи. Откровенно говоря, вначале я ничего не понял в них, не уловил глубины и красоты мыслей Хайяма.
Главным в жизни для Лейлы была борьба за правое дело. Любовь же, по ее мнению, подобна болоту, быстро и незаметно засасывающему человека. Пойми, доказывала она мне, наша жизнь только чего-нибудь стоит, если она отдана борьбе во имя счастья других людей.
Когда, как мне казалось, я стал понимать Хайяма, я заявил Лейле, что у него пораженческое мировоззрение. Я полагал, что совершил «великое открытие», которое заставит Лейлу гордиться мной. Вопреки моим ожиданиям она совершенно равнодушно отнеслась к моим словам. Человек, способный чувствовать тоньше других, сказала она мне, выше того, кому недоступны глубокие эмоции.
Я понял, что Лейла имела ввиду меня, только спустя много времени после того, как мы расстались.
С того дня Лейла сильно изменилась… Сейчас я понимаю, что в то время все люди делились на три группы: одни борцы, другие — пассивно выжидавшие и третьи — предатели. По доносу коллаборациониста Лейлу схватили во время выполнения очередного задания. Через девять дней ее выпустили. Как Лейле удалось живой выбраться из тюремных застенков, не знал никто.
Наша встреча надолго осталась у меня в памяти. Я ожидал увидеть измученную, сломленную девушку. Мне не раз приходилось слышать рассказы о нечеловеческих условиях, в которых содержались узники… Но Лейла выглядела такой неестественно спокойной, что мне стало не по себе. Глаза ее утратили прежний блеск. На меня смотрело осунувшееся, грустное лицо.
— Каждый день меня били, пытали и… насиловали, — чуть слышно произнесла Лейла.
Я хотел что-то ответить, но у меня перехватило дыхание. А может, я ослышался и она сказала: «Я каждый день молилась»? Да нет же, нет. Что делать? Утешать ее было глупо, да и бесполезно. Неожиданно Лейла сама предложила выход:
— Нам, наверное, лучше расстаться. Ведь я теперь «павшая женщина». Так это, кажется, называется?
***
Поезд подошел к очередной станции. Вагон судорожно дернулся и замер на месте. Иранка проснулась, достала из сумки зеркальце и стала причесываться. Старик продолжал спать, а мой друг по-прежнему смотрел в окно.
На тускло освещенном перроне стоял мальчишка лет семи. На нем была ветхая, но довольно чистая рубашка. Мальчуган пальцами считал вагоны. Я приоткрыл окно и услышал арабскую речь:
— Шесть… семь… восемь…
Мой друг высунулся из окна, подозвал малыша и, погладив его по голове, сказал:
Арабистан! — Затем повернулся ко мне: — Бедный мальчуган!.. Ладно, пойду куплю чего-нибудь поесть.
Было что-то располагающее в этом смуглом мальчишке, продающем сувениры. На короткое время он забыл про работу — внимание его целиком переключилось на поезд, который он разглядывал усталыми и грустными глазами.
— Чем торгуешь? — спросил я его.
— Я тоже араб! — с гордостью сказал мальчишка, не расслышав вопроса.
— А что делает твой отец?
— Газеты продает. Вон там…
***
Поезд быстро набрал скорость, и казалось, будто не было этой короткой остановки. Я предложил девушке бутерброды, а сам снова открыл томик Хайяма на той же странице. Неожиданно для себя я стал читать рубаи вслух. Девушка перестала жевать и испуганно взглянула на меня.
О Любовь! Если б с роком условиться вдруг мы смогли,
Чтоб разрушить единую сущность земли,
Разорвать всю ее на мельчайшие части
И создать землю вновь — по велению души.
Конечно, я недостоин Лейлы. Насколько чище, отважнее меня оказалась эта замечательная девушка. А я просто струсил, испугался смерти. Не смог решиться на то, чтобы с оружием в руках защищать Хайфу. Когда город заняли, я уже был далеко — в Рас Накура. Вспомнились слова Лейлы, сказанные перед моим отъездом:
— Наверное, эти кошмарные девять дней останутся в моей памяти на всю жизнь. Но я останусь здесь. Останусь, чтобы защищать Хайфу. Нам дорого стоит борьба, и все же я готова, если понадобится отдать жизнь за свободу родины. Ты можешь уехать, можешь бежать из Хайфы. Но обязательно придет день, когда ты поймешь все и пожалеешь, что так поступил.
Я преклоняюсь перед тобой, Лейла! Ты осталась в Хайфе, отказавшись покинуть город вместе с беженцами… Когда соседи стали уговаривать ее уехать, она сказала, что потеряла почти все, но не хочет лишиться родины. Это единственное, что останется всегда со мной, добавила она…
Много времени прошло с того дня, как я уехал, но меня не покидает мысль о том, что я недостоин Лейлы, недостоин Хайфы. Не понимаю, как такой мужественной девушке мог понравиться самый настоящий трус? Но почему, почему я все эти восемь лет без конца думаю о ней, вспоминаю ее?
Мысли о Лейле настойчиво лезут в голову, не давая мне покоя, напоминают о себе, словно протяжный гудок паровоза перед крутым поворотом…
***
Старик наконец проснулся и принялся разглядывать купе подслеповатыми глазами. Внимание его привлекла книга, и он на ломаном арабском спросил:
— Хайям?
Я кивнул головой и протянул томик старику. Тот сразу же углубился в чтение…
Приятели часто называли меня фантазером. Когда я в Кувейте сообщил им, что собираюсь в Иран, чтобы положить цветы на могилу Хайяма, все дружно рассмеялись.
— Наверное, он хочет проделать этот «уникальный эксперимент», чтобы доказать самому себе, что любит поэта, — прокомментировал кто-то с нескрываемой иронией.
Я вдруг ощутил себя человеком, живущим совсем не так, как нужно, человеком, которому суждено «остаться ребенком на всю жизнь», как часто повторяла Лейла… Прошлое рисовалось мне позорным несмываемым пятном… Все восемь лет я думал о Лейле, мечтал о встрече с ней. А была ли Лейла в реальности, иногда спрашивал я себя, или я сам придумал ее и поверил в существование идеальной Лейлы?
Мой друг открыл окно, и в купе ворвался свежий холодный воздух. Лейле, наверное, безразлично, побываю я на могиле Хайяма или нет. И в самом деле, с какой стати я затеял все это? Решил букетом цветов на могиле поэта доказать самому себе, что я жертва несчастной любви?
Для чего мне вообще нужен Хайям с его рубаями? Ведь все равно никому из людей не дано постичь истину. Может быть, я хочу найти утерянную мной Хайфу?
Старик вернул мне книгу, пробормотав что-то на фарси. Томик был открыт все на той же странице.
Нет, даже Лейла не смогла изменить меня. Никчемный, никудышный я человек! Букет цветов, видите ли, решил положить на могилу давным-давно умершего поэта! Все уходит в этом мире… Впрочем, нет, не все! Права Лейла: человек должен иметь нечто такое, с чем невозможно расстаться…
Паровоз издал длинный гудок — поезд приближался к крутому повороту. Где-то там, за горизонтом могила Хайяма. Вокруг нее стоят белые надгробные камни — холодные, бездушные, вечные. А есть ли надгробье над ее могилой?
Источник: Люди под солнцем: Сборник/Пер. с арабск.; Составл. И. Ермакова, Е. Сидорова; Предисл. А. Агарышева.— М.: Радуга, 1984.— 344 c.
26.01.2025
↑