Оригинал статьи был первоначально опубликован на сайте Ревкульт
Перевод: Арина Оганесян под редакцией Владислава Федюшина
Марксизм часто упрекают за его экономический детерминизм — сведение к экономике всех сложных общественных процессов. Лудовико Сильва отмечал, что эти упреки — не чистая идеология, отчасти они справедливы. Постсоветская левая мысль по-прежнему во всем зависит от советского марксизма (как его позитивных, так и негативных черт). Поэтому сейчас Сильва особенно актуален. Эрнесто Че Гевара писал, что «советские кирпичи отбивают охоту думать. Ведь партия уже сделала это за тебя, и твое дело — лишь переваривать». Лудовико Сильва, не очень у нас известный, но важный для истории марксизма автор, много раз доказывал несостоятельность советского «диамата», который экспортировался во многие страны мира, включая его родную Венесуэлу.
Завороженное, почти сакральное отношение к диалектическим триадам в действительности ослепляет, создает ощущение причастности к тайному знанию, недоступному остальным (здесь нужно сказать спасибо эзотерическому лексикону Гегеля). На самом деле «диалектика базиса и надстройки» и другие постулаты лишь прикрывали бедность аргументации. Но в отличие от многих разочаровавшихся «марксистов», Лудовико Сильва не отказывается ни от диалектики, ни от марксизма с понятиями базиса и надстройки. Вместо этого он доказывает, что в текстах Маркса они служат метафорами и аналогиями. В этом нет пренебрежения или принижения этих понятий. Метафоры и аналогии, как пишет Сильва, играли и продолжают играть очень важную роль в науке. Аналогия, т.е. равенство отношений, сходство вещей и явлений, — необходимы в познании. Яркие метафоры, по словам Сильвы, всегда были компаньонами науки. Но, растолковывая Маркса, он дополнял его и вводил новые понятия и категории вроде «идеологической прибавочной стоимости».
Стоит сказать, что Сильва полемизировал не только с советским марксизмом, но и с Альтюссером, Сартром и другими левыми мыслителями. Он не был ни эпигоном, ни бездумным разрушителем догм. При этом он не переоценивал свое значение для мирового коммунистического движения. Неоднократно он прямо заявлял, что не считает себя марксистом, поскольку вся его деятельность ограничивается теорией, а его личные качества не совместимы с деятельностью профессионального революционера, способного работать с массами и руководить ими.
Редакция Ревкульта
Тема эта изначально сопряжена с огромными трудностями. Интерпретация в качестве метафоры — или, точнее, аналогии, на которой держится крупная метафора, — понятия, для подавляющего большинства марксистов, марксоведов и последователей Маркса, представляющего собой законченное научное объяснение, кажется ересью или «буржуазной хитростью», нацеленной против теоретических основ Марксова учения. С другой стороны, кропотливая полемика с определенным (каким бы узким и избранным он ни был) кругом авторов, видящих в термине «надстройка» не метафору, а научное объяснение, завела бы нас так далеко, что пришлось бы полностью отказаться от строгой темы данного эссе о стиле Маркса, сделав из него работу по теории марксизма. Тем не менее, не остается ничего, кроме как погрузиться в это понятие, ибо в трудах Маркса, как и любого другого научного теоретика, хирургически отделить знаки от значений — или, как говорилось ранее применительно к эстетике, «форму» от «содержания» — невозможно.
В подлинно литературном стиле знаки максимально точно — с пластической, музыкальной и просодической точек зрения — выражают свои значения; другими словами, употребленные знаки и значения не конфликтуют и не расходятся с тем, что хотел выразить автор. Как говорил Антонио Мачадо, для того, чтобы сказать, что происходит на улице, нужно сказать «то, что происходит на улице» или что-то подобное, например, «то, что каждый день случается на улице»; однако можно сказать и «типичные происшествия, имеющие место на свежем воздухе». В последнем примере присутствует несогласованность и чрезмерность, отсутствует лад между знаками и значениями. Тут нет ни стиля, ни точной работы словесного скальпеля по телу мысли. Если у писателя вроде Маркса и есть стиль — причем стиль превосходный — то потому, что в его прозе между знаками и значениями царит согласие, баланс сил, и вместе могут совершить любые па, подобно идеальным атлетам, чьи вес, сила и движения просчитаны с чрезвычайной точностью и которые, исполняя воздушные трюки, не преступают, несмотря на свою дерзость, ни одного физического закона, но играют с ними.
То, что в высокопарном испанском обычно называется superestructura (иногда — supraestructura или, вероятно, благоразумнее, sobrestructura), Маркс обозначает двумя способами: в одних случаях, используя латинскую этимологию, он пишет Superstruktur; в других, изъясняясь понемецки — Überbau, буквально — «верхняя (über) часть здания, конструкции или постройки (Bau)»; впрочем, с точки зрения архитектуры неуместно называть Überbau, или надстройкой, верхнюю часть здания, так как вместе они являются единым целым; Überbau в действительности означает строительные леса или доски, которые сооружаются вокруг здания по мере его строительства и, что логично, убираются, когда оно уже достроено. Готовое сооружение с точки зрения архитектуры есть строение (estructura — пер.); на нем нет и следа чего-либо подобного надстройке, Überbau или строительным лесам.
В работах Маркса ни одно из названных выше слов не встречается в изобилии, как можно было бы подумать по такому избытку литературы об идеологической надстройке. Верно, что Энгельс действительно настаивал на данном термине, главным образом, в отдельных письмах 1880-х гг. Однако сам Маркс упоминает его крайне редко.
Не будем забывать, что о Superstruktur он говорит только в трех случаях, об Überbau — только в одном. Вполне возможно, что мы ошибаемся в подсчете, но, в любом случае, не вызывает сомнений, что Маркс данное выражение не использовал почти никогда. Это — первая причина полагать, что знаменитая «надстройка», хотя и иллюстрировала научную теорию, для самого Маркса была не чем иным, как метафорой, которая в нескольких немногочисленных случаях использовалась по стилистическим соображениям, а в большинстве мест заменялась другими метафорами или, что еще лучше, научными объяснениями. Здесь случилось то же, что и с не менее знаменитым «отражением» — произвольно превращенной в теорию метафорой, которую мы рассмотрим позже. Когда Маркс применял теорию, он анализировал и повторял ее до изнеможения, как то было с трудовой теорией стоимости или теорией прибавочной стоимости. Напротив, в употреблении метафор он был весьма сдержан, используя их в редких случаях, поскольку осознавал, что для адекватного их применения требуется самая строгая стилистическая экономия.
Обратимся к текстам. В «Немецкой идеологии» Маркс пишет:
«Форма общения, на всех существовавших до сих пор исторических ступенях обуславливаемая производительными силами и в свою очередь их обусловливающая, есть гражданское общество, которое […] имеет своей предпосылкой и основой простую семью и сложную семью, так называемый племенной быт. […] Уже здесь видно, что это гражданское общество — истинный очаг и арена всей истории, видна нелепость прежнего, пренебрегавшего действительными отношениями понимания истории, которое ограничивалось громкими и пышными деяниями. Гражданское общество обнимает всё материальное общение индивидов в рамках определённой ступени развития производительных сил. […] Выражение «гражданское общество» возникло в XVIII веке, когда отношения собственности уже высвободились из античной и средневековой общности [Gemeinwesen]. Буржуазное общество [bürgerliche Gesellschaft] как таковое развивается только вместе с буржуазией [Bourgeoisie]; однако тем же именем всегда обозначалась развивающаяся непосредственно из производства и общения общественная организация, которая во все времена образует базис [Basis] государства и всякой иной идеалистической надстройки [idealistischen Superstruktur]».
Этот фрагмент — наиболее точный прообраз историко-материалистического наброска, выполненного Марксом в его знаменитом «Предисловии» 1859 г., который мы рассмотрим позже. Сейчас же попробуем выяснить: «надстройка», которую он упоминает в тексте, есть научное объяснение или метафора? Если бы это было объяснение, необходимо было бы уточнить конкретную форму, в которой материальные общественные отношения — «гражданское общество», о котором говорил Гегель — создают идеологические формации ad hoc — правовые корпусы, c помощью замысловатой казуистики оправдывающие как «неотъемлемое право» (!) частную собственность, религиозные верования, которые строятся на внеземном фундаменте земной бедности через провозглашение материальной нищеты признаком блаженства; феномены вроде государства, которые, будучи не более чем производными определенного материального состояния, становятся производителями и блюстителями этого состояния; и, наконец, знаменитые «законы» философов, которые, будучи не чем иным, как продуктами истории, провозглашают сами себя настоящими ее двигателями. Ничего из этого не объяснить простым упоминанием «надстройки», поставленной на «базис». В других местах «Немецкой идеологии» — как и в прочих своих работах, — Маркс приводит объяснения, подобные изложенным выше, но делает он это именно тогда, когда переходит к объяснению, оставляя метафору «надстройки» и принимаясь за детальное описание идеологических формаций и их отношения к социальной структуре.
Маркс понимал то, чего, кажется, не понимают марксисты: одно дело представлять теорию схематически, прибегая к различным иллюстративным метафорам, и совершенно другое — научно и ясно эту теорию объяснять. Маркс как автор имел полное право время от времени использовать метафоры в указанном смысле именно потому, что его труд не увяз целиком в одних лишь метафорах. Здесь случилось то же, что и с отчуждением, которое, будучи изначально этической метафорой, постепенно превратилось в социально-экономическое объяснение. Слова о том, что рабочий «отчуждён от самого себя», — пока еще метафора; но они становятся научным объяснением, когда мы, следуя за Марксом, обнаруживаем, что рабочая сила трудящегося, превратившись в товар (к чему обязывает его общественный способ производства), делается врагом номер один для самого трудящегося.
Как есть те, кто предвзято стремится свести отчуждение к его метафорическим характеристикам и говорит о фантастической «человеческой сущности», которая отделяется от рабочего (произвольно сводя тем самым весь теоретический корпус Маркса к отдельным отрывкам 1844 г., которые сам Маркс никогда не собирался публиковать), так существует и целый легион так называемых марксистов, которые сводят теорию идеологических формаций к простой метафоре «идеологической надстройки»; метафора, лежащая вне теоретического десигната и не выполняющая никаких функций кроме его иллюстрирования, превращается, напротив, во всю теорию Маркса, а все то, что Маркс с трудом поставил на ноги, переворачивается вниз головой. Итак, предположим на секунду, что «надстройка» — это объяснительное, а не только метафорическое понятие: что же оно будет нам «объяснять»? Оно не может объяснить ничего кроме следующего: общество, будучи материальным строением (estructura — пер.), имеет установленную на ней надстройку идеального характера; но если та установлена подобно строительным лесам, то ее — как и леса — можно от постройки отделить и рассмотреть независимо. Если идеология в действительности, а не метафорически является «надстройкой», то что мешает нам рассматривать ее как нечто обособленное, как отдельные строительные леса? Тут выходим непосредственно на позиции идеологов, которых так безжалостно атаковал Маркс; не порицал ли он тех, кто рассматривал идеи, верования, философские «постулаты» как отдельное царство, независимое от «гражданского общества», то есть от материальной жизни общества? Не за это ли он называл их идеологами?
Иными словами, рассматривать надстройку как научное объяснение — значит превратить Маркса в идеолога, если не в одуревшего платоника, верящего в tópos hyperouránios, или занебесную область, где пребывают идеи.
Взглянем теперь на знаменитый пассаж из Марксова «Предисловия» к «К критике политической экономики» (1859), за который мертвой хваткой цепляются все догматики:
«В общественном производстве своей жизни люди вступают в определённые, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определённой ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру [ökonomische Struktur] общества, реальное основание [реальный базис, die reale Basis], на котором возвышается юридическое и политическое здание, надстройка [Überbau] и которому соответствуют определённые формы общественного сознания. […] С изменением экономического фундамента [экономической основы, ökonomische Grundlage] более или менее быстро происходит переворот во всем громадном здании [надстройке]».
Как известно, первый том «Капитала» был издан по-французски при жизни Маркса Жозефом Руа, чей перевод Маркс выверял лично. Итак, в первом томе он цитирует приведенный выше фрагмент из «Предисловия» 1859 г. Перевод этого фрагмента, который мы тут предлагаем, основан на французской версии, выверенной Марксом. С другой стороны, можно предположить, что, раз речь идёт о таком важном тексте, Маркс должен был проверять его с особым вниманием. Итак: здесь Überbau означает не «надстройку», а «здание» (édifice). И Basis, и Grundlage переводятся как fondation (фр. «фундамент, основание» — пер.).
Никто в здравом уме не станет отрицать, что эти термины обладают большей значимостью, чем хорошо известные базис и надстройка, о которых столько рассуждает современный марксизм. Но здесь мы не ставим себе целью погружение в сугубо терминологический вопрос. Так или иначе, «базис» и «надстройка» в итоге говорят о том же, о чем и другие определения в том смысле, в каком они могут исполнить свою роль иллюстративных аналогий. Но с литературной точки зрения они выполняют ее менее точно, так как замысел Маркса заключается в сравнении экономической структуры общества с основанием или фундаментом постройки, а идеологической формации этого общества (то есть его юридического и политического «фасада», «государства») — с самим зданием, стоящим на этом основании. Идеолог — это тот, кто, подобно неотесанному деревенщине, полагает, что фундамента нет, потому что его не видно; то есть путает общество с его юридически-политическим фасадом, забывая или отрицая — словно интеллектуальный страус, — реальное экономическое основание, на котором покоится весь этот фасад. И если мир в его глазах перевернут с ног на голову, то потому, что, на его взгляд, фундамент удерживается зданием, а не наоборот; другими словами, он судит об обществах по тому, что они сами о себе думают, по демонстрируемым ими идеологическим одеждам, а не по реальным отношениям, которые поддерживают их члены. Что принимает крайне укрывательский и обманчивый характер, если учесть, что эти материальные отношения являются отношениями эксплуатации.
Итак, аналогия следующая:
экономическая структура (Struktur)
здание (Überbau)
Как видно, имеется равенство отношений, которое, согласно Аристотелю, составляет аналогию. Но факт наличия аналогического равенства отношений никоим образом не подразумевает того, что понятия второй части уравнения реально заменяют термины первой части. Они могут заменить их только метафорически. Вся метафора заключается в этой перестановке. Если мы говорим: «Старость для жизни то же, что закат для дня», — то утверждаем аналогию; но если мы говорим о старости «закат жизни», то, заменяя позиции, формулируем метафору. Таким же образом, говоря «базис или основание общества», мы излагаем метафору. И то же самое происходит, если мы говорим «здание или идеологическая надстройка».
Так становится очевиден метафорический характер обсуждаемого термина. Труды Маркса усыпаны подобными метафорами, имеющими огромную литературную ценность; и, если угодно, научную, потому что они способствуют разъяснению теорий. Теория Маркса состоит в том, что социальные отношения производства господствуют и определяют всю идеологическую оболочку общества, то есть его юридическо-политический корпус, государство и различные общественные представления. Его метафора такова: базис, или экономический фундамент, поддерживает всю огромную надстройку, или идеологическое здание.
Воздадим же должное литературному стилю Маркса: будем ценить его метафоры как таковые. И поступим справедливо в отношении его научных теорий: не будем путать их со вспомогательными метафорами. «Детерминизм» и «схематизм», в которых буржуазные теоретики обычно упрекают Маркса, в значительной мере проистекают из этой путаницы, распространяемой, к сожалению, марксистами. Именно марксисты, а не буржуазные идеологи, превратили «надстройку» в научную теорию; добились же они, наоборот, лишь превращения теории Маркса в идеологию.
Перевод осуществлён по изд.: Silva L. El estilo literario de Karl Marx. 2a ed. México: Siglo Veintiuno, 1975. pp. 57-67.
29.01.2023
↑