Фрагменты из 15 главы книги Адиба Халида «Центральная Азия: От века империй до наших дней» об участии людей Советской Средней/Центральной Азии в Великой Отечественной войне.

Центральная Азия находилась далеко от линии фронта и не пострадала от разрушений, как европейская часть страны. Однако последствия войны преобразили и ее, причем на многих уровнях. Выходцы из Центральной Азии шли на фронт, где сражались плечом к плечу с представителями всех советских наций. В отличие от Первой мировой войны, когда попытки царского режима мобилизовать коренное население привели к массовому восстанию 1916 года и лишь усугубили различия между Центральной Азией и остальной частью империи, Вторая мировая война по-настоящему интегрировала регион в состав Советского государства. Война открыла Центральную Азию Советскому Союзу, а жителей Центральной Азии сделала настоящими советскими гражданами.

***

Государство даже примирилось с религией. Благодаря этому появилась возможность вновь открывать места отправления культа и использовать религиозную риторику для стимуляции воли к победе. С самого начала Русская православная церковь стала выпускать патриотические воззвания, призывая верующих на защиту Родины. В июле 1941 года Абдурахман Расулев – глава Центрального духовного управления мусульман, организации – преемника Оренбургского духовного собрания, основанного еще Екатериной Великой в 1788 году, – призвал всех советских мусульман «встать на защиту родной земли, молиться в мечетях за победу Красной армии и благословить своих сыновей, сражающихся за правое дело». В Узбекистане имамы нескольких мечетей поддержали военные действия в первых пятничных проповедях после начала войны. Центральноазиатские улемы, едва пережившие 1930-е годы, бросили свои силы на поднятие боевого духа населения и сбор пожертвований для фронта. Режим такого рода усилия оценил, но старался приглядывать за всем этим. С этой целью был принят указ о том, что разрешается создание духовного управления в Центральной Азии по образцу Центрального духовного управления мусульман. Затем группе улемов в Ташкенте было поручено обратиться к государству с просьбой позволить им организовать съезд улемов со всей Центральной Азии для создания такой организации. Ведущую роль в этом предприятии сыграл 80-летний накшбандийский шейх Эшан Бабахан ибн Абдулмажидхан из Ташкента. Бабахан был довольно известным ученым, который в 1930-х годах пострадал наравне с остальными улемами. У него конфисковали дом, и в конце 1930-х годов он постоянно то садился в тюрьму, то выходил на свободу. Теперь же он горел желанием помочь делу победы. Его вызвали в Москву, где он, очевидно, встретился со Сталиным, который предложил ему чаю и спросил о настроениях мусульманского населения. Бабахан вернулся в Ташкент и провел конференцию улемов со всех пяти республик Центральной Азии, на которой затем было создано Центральноазиатское духовное управление мусульман (или САДУМ, как его обычно называли по первым буквам слов в названии). В сентябре 1943 года Архиерейский собор Русской православной церкви собрался впервые после революции и избрал членов Священного синода. Советское государство военного времени мобилизовало все религиозные силы на благо победы.

САДУМ, как и Оренбургское духовное собрание царской эпохи, было наполовину церковью, наполовину министерством по делам религий. Его создание стало важной вехой в истории ислама в Центральной Азии, поскольку такого учреждения там никогда прежде не существовало. Константин Кауфман позаботился о том, чтобы Туркестан оставался вне юрисдикции собрания. Однако реформаторы пришли к выводу, что для осуществления реформы необходим какой-то бюрократический институт, и поэтому в послереволюционные годы создали местные махкама шария (шариатские администрации). Советские власти не позволяли этим местным администрациям объединиться в некую единую оргструктуру, а в 1927 году и вовсе их ликвидировали. Теперь же, в разгар Второй мировой войны, власти пошли на попятную и позволили улемам создать нечто гораздо более централизованное и с более обширными полномочиями, причем с юрисдикцией, охватывающей все пять республик. Впервые в истории мусульманской Центральной Азии улемы объединились в разветвленный бюрократический институт.

Улемы, создававшие САДУМ, надеялись обозначить пространство, где ислам и его обычаи могут законно существовать и не подвергаться репрессиям государства. Ради этой цели они готовы были вкладывать усилия в военное дело. Одним из первых действий САДУМа стала публикация «Обращения ко всем мусульманам Советского Союза», в котором Бабахан призывал мусульман Туркестана и Казахстана

быть храбрыми, как львы, бороться плечом к плечу с братскими народами нашей страны против гитлеровской армии, беспощадно уничтожать фашистское войско, отстаивать до последней капли крови каждый вершок священной советской земли, укреплять железной воинской дисциплиной свои ряды, выполнять нерушимо и свято, быстро и точно приказы своих командиров.

В обращении использовалась специфически религиозная лексика, война объявлялась «всеобщим и священным джихадом, священной войной» и утверждалось, что «каждый правоверный, погибший за правду, – мученик веры, каждый мусульманин, убивший проклятого врага, – гази, боец за веру». Улемы сохранили преданность государству, несмотря на все, что им пришлось пережить за предыдущие полтора десятилетия. Их мотивировала неколебимая вера в необходимость порядка и законность тех, кто порядок поддерживает. Та же самая вера позволяла им принимать и царскую власть. Теперь же, в гораздо более суровых условиях, они присягнули на верность сталинскому государству.

***

Пусть война и принесла некоторое чувство освобождения, ее основным результатом были огромные лишения и жертвы. Жители Центральной Азии по полной программе участвовали в войне: регион отправлял мужчин сражаться на фронт и вносил свой вклад в победу за счет сверхурочного труда и налогов. Тяготы войны ощущались во всем обществе, поскольку едва ли можно было найти семью, которую она не затронула. Эти события отразились на осознании идентичности сражавшихся мужчин, а пожилых людей и женщин, как никогда, приобщили к советской жизни.

Военная служба все еще была для этого региона в новинку. Выходцев из Центральной Азии призывали в так называемые национальные части Красной армии с 1920-х годов. Это были подразделения с командирами, свободно владевшими местным языком, которые размещались на территории Союза для защиты советских границ и поддержания правопорядка (а также для борьбы с «бандитами»). Эти подразделения не были обычными частями Красной армии, которые можно было при необходимости заменить на любые другие. Всеобщую воинскую повинность в Красной армии ввели только в 1938 году, когда Сталин готовился к возможной войне. В 1941 году, когда государство объявило всеобщую мобилизацию, призвав всех граждан мужского пола в возрасте от 18 до 50 лет, независимо от этнической принадлежности и места жительства, мало кто из жителей Центральной Азии успел получить опыт армейской службы. В ходе войны в армию призвали 3,4 миллиона выходцев из Центральной Азии, где они служили вместе с мужчинами всех советских национальностей. Они участвовали в боевых действиях на фронте, и многие из них были в рядах войск, освободивших Восточную Европу от нацистов и водрузивших советский флаг на Рейхстаге в Берлине.

За время войны из Узбекистана с населением в 6,5 миллиона человек в Красную армию призвали 1,5 миллиона. Около 500 000 человек с войны не вернулись. Казахстан, где лишь недавно коллективизация привела к страшному голоду, отправил на войну 1,2 миллиона солдат, из которых примерно 450 000 были этническими казахами. Согласно подсчетам, за всю войну в боях погибло 314 000 человек центральноазиатских национальностей. Были потери и за пределами фронта, хотя, конечно, они были не такими тяжелыми, как боевые. Из-за того что столько мужчин ушло на фронт, многим женщинам пришлось искать себе работу. В Узбекистане из-за войны женщины наконец сняли покрывала и стали рабочей силой, хоть и оказались теперь более уязвимы перед чрезмерным контролем администрации. Жители Центральной Азии мобилизовались и для финансирования военной техники и отправки товаров на фронт. Армия реквизировала большое количество лошадей и практически весь запас транспортных средств в Центральной Азии, а существовавшая здесь промышленность переключилась на производство материального обеспечения для войск.

***

В первые недели немецкая армия наступала тревожно быстрыми темпами, и советское правительство приказало эвакуировать важных работников и целые экономические отрасли во внутренние районы страны. Среди эвакуированных были политические деятели, ученые и интеллектуалы, как отдельные лица, так и члены исследовательских или художественных организаций. Заводы демонтировали, грузили в поезда и перевозили в города Волго- Уральского региона, Сибири и Центральной Азии. В 1941– 1942 годах Казахстан принял 532 000 гражданских лиц и 50 000 квалифицированных технических работников, эвакуированных из зоны боевых действий. В Узбекистане цифры были еще выше: здесь приняли более миллиона человек, в том числе 200 000 детей- сирот. Ташкент был главным пунктом назначения для эвакуированных, и в течение двух лет он принимал у себя выдающихся поэтов и художников России, которые в этот период создали там ряд литературных салонов. В Ташкент переехала Ленинградская консерватория и ряд научно-исследовательских институтов. Однако главной целью эвакуации было сохранение оборонной промышленности страны, и основной заботой руководителей эвакуации были именно заводы, перенесенные в Центральную Азию. Во время войны в Казахстане было создано более 300 заводов, а в Узбекистане – более 280. До войны индустриализация в Центральной Азии была очень слабой, поскольку модель региональной специализации обрекла регион на роль производителя сырья. Теперь же здесь в одночасье появилась тяжелая промышленность, а также стали поступать значительные инвестиции в строительство и инфраструктурные проекты, как, например, гидроэлектростанции. Эвакуация стала логистическим кошмаром. В Центральной Азии не хватало инфраструктуры для создания тяжелой промышленности. Заводы, к примеру, часто оказывались на недостаточных площадях, а источники энергии были крайне неадекватными. Огромный приток людей вызывал проблемы с размещением, продовольствием и водой, особенно в Ташкенте, население которого во время войны выросло более чем до миллиона человек (по переписи 1939 года в городе проживало 585 000 человек).

Последствия эвакуации были неоднозначными. Согласно зафиксированным планировщиками приоритетам, эвакуированные люди и учреждения, как правило, просто вытесняли наличные местные. Новая отрасль создала не так много рабочих мест, поскольку заводы перевозили вместе с рабочими. Однако эвакуация в очень значительном объеме показала Советскому Союзу Центральную Азию – и одновременно включила Центральную Азию в Советский Союз. Многие из эвакуированных в Центральной Азии впервые познакомились с советским Востоком. Многие из них вернулись домой с теплыми воспоминаниями о доброте и гостеприимстве местных жителей. Они привезли с собой знания о культуре и кухне Центральной Азии, которые изменили имидж региона в более широкой советской культуре. После 1944 года многие заводы вернулись обратно, но некоторые остались в Центральной Азии, в том числе гигантский Московский авиационный завод № 84, который переехал в Ташкент и продолжал там работать до 2015 года. Приглашенные ученые в 1943 году участвовали в основании Академии наук Узбекистана. Эвакуация привела к строительству электростанций и гидроэлектростанций. В целом неожиданная эвакуация военного времени заложила основу тяжелой промышленности в Центральной Азии, чего до войны в советских планах не было.

***

Самое большое влияние война оказала на отношение жителей Центральной Азии к Советскому Союзу, своему месту в нем и в конечном счете к самим себе. Война изменила самоощущение и их представления о своей принадлежности и превратила их в советских граждан, какими до войны здесь были лишь немногие. Семьи солдат, не вернувшихся с фронта, пережили глубокое потрясение. Киргизские или узбекские крестьяне, пережившие войну, возвращались уже советскими гражданами, и борьба плечом к плечу с мужчинами со всего Союза обогатила их мировоззрение. Война затронула и тех, кто добровольно жертвовал на военные нужды, чьи организации собирали деньги для оплаты военных самолетов или танков, кто писал письма солдатам на фронт, кто страдал от нехватки продовольствия и жилья, и тех, кто принял в семью русских или украинских детей-сирот. Так жители Центральной Азии вошли в новое сообщество советских граждан, которое было основано не на идее мировой революции или социализма, а ощущало себя «сообществом, героически пережившим страдания войны».

В 1942 году каждому из множества народов, населявших Советский Союз, официальная советская риторика стала представлять войну как национальную. Партийные чиновники и писатели каждой страны составляли письма от народа своим воинам на фронте, которые публиковали на местах и в центральных газетах, «Правде» и «Известиях». В этих письмах немецкая агрессия изображалась так, словно была направлена против всех советских национальностей, а не только против русских. В них использовались мощные поэтические образы, и они была наполнены отсылками к географии и истории каждого народа. Письмо узбекского народа, составленное рядом ведущих писателей республики, зачитывали на многочисленных публичных собраниях, и в общей сложности его подписали 2 412 000 человек. Затем его опубликовали в «Правде» на узбекском и на русском языках. В письме узбекский народ сообщал своим солдатам, что

[враги] пытаются превратить нашу Родину в рынок рабов, продавать узбеков как скот. Они хотят превратить наши построенные с любовью каналы в реки крови и слез невинных сирот, отбросить нас в темные века, хуже тех, когда правили эмир Бухары и кровожадные ханы Хивы и Коканда. Они хотят стереть с лица земли Самарканд, где творил великий узбекский писатель Навои и узбекский ученый Улугбек, опустошить Фергану, где создавал свои вдохновенные стихи Мукими, сжечь Бухару, на стенах которой сражался за свободу против завоевателей-монголов узбекский народный герой Тароби… Гитлер замыслил уничтожить нашу литературу, наше искусство, наши песни, нашу национальную культуру. Гитлеровские бандиты жаждут осквернить честь жен и дочерей, уют наших семейных очагов, спокойную, обеспеченную жизнь наших стариков, безмятежный сон наших детей.

Письмо таджикского народа вышло только на русском языке, однако оно напоминало таджикским солдатам: «Когда мы думаем о Родине, перед нашими глазами встают не только полная изобилия долина Вахша, не только абрикосовые и яблоневые сады Ленинабада, не только ушедшие своими вершинами в небо снежные горы Памира: Родина – это зелёные леса и полноводные реки России, плодородные поля Украины, живописные берега Черноморья… и колыбель революции – великий город Ленина». Национальное и советское в этих письмах тесно переплетались.

Эти письма стали важным успехом в деле политической мобилизации. Офицеры вспоминали, как они поднимали боевой дух солдат, и ходили истории о том, что узбекские военнослужащие хранили эти письма при себе как талисманы. Литература и театр военного времени тоже находились в поисках местных и национальных героев, способных повысить боевой дух жителей Центральной Азии. В них прославлялись центральноазиатские деятели прошлых поколений, которые боролись с (нерусскими) иностранными захватчиками. Муканна, «пророк, закрытый покрывалом», который сражался с арабскими армиями в Мерве в XVIII веке, стал национальным героем Узбекистана, а Темур Малик, защищавший Худжанд от войск Чингисхана в XIII веке, стал национальным героем Таджикистана. Оба они стали героями нескольких романов и пьес, появившихся во время войны. Помимо использования в САДУМе религиозной лексики, эта национализация стремления к победе объединяла советское с национальным. Она позволяла быть узбеком, казахом или таджиком, советским человеком и мусульманином одновременно.

***

Однако у войны была и другая сторона. За время войны немецкие армии захватили в плен более 5,7 миллиона советских солдат. С большинством из них обращались с поразительной жестокостью (невероятное их число – 3,5 миллиона человек – погибли в плену), а кроме того, нацисты целенаправленно предпринимали попытки завербовать нерусских солдат в национальные подразделения для борьбы против Советов, играя на их стремлении к национальному освобождению. Результатом стала организация ряда так называемых Восточных войск (Osttruppen), подразделений под командованием немецких офицеров, состоявших из солдат ряда нерусских национальностей. Одним из них был Туркестанский легион, набранный из советских военнопленных родом из Центральной Азии.

Первые выходцы из Центральной Азии начали прибывать в нацистские концентрационные лагеря в конце лета 1941 года. Их путь из колхоза в лагерь военнопленных оказался на удивление коротким. Большинство из них никогда не держали в руках винтовки до того, как их призвали в армию, а теперь они надели форму и (с минимальной военной подготовкой) отправились на фронт, где их немедленно брали в плен, если не убивали. В плену вероятность быть убитым не уменьшалась. Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию 1929 года об обращении с военнопленными, поэтому советские войска не имели правовой защиты статуса военнопленных. Летом и осенью 1941 года отряды Шуцштаффеля (СС) – и, по-видимому, обычные солдаты – казнили многих военнопленных мусульман за то, что те обрезаны, поскольку для нацистов это служило доказательством принадлежности к еврейскому народу. В другом случае группу заключенных из Центральной Азии перевезли в концентрационный лагерь в Нидерландах, чтобы продемонстрировать образец Untermenschen («недолюдей») из Советского Союза скептически настроенным голландским коммунистам. Многие пленные не пережили жестокого обращения и зимних холодов, а 77 выживших в апреле 1942 года отвели в лес и расстреляли. Казни продолжались, но одновременно нацистские власти сделали первые шаги, чтобы создать Туркестанский легион. Они искали своих единомышленников в крошечном сообществе эмигрантов из Центральной Азии. Одной из таких фигур был Вели Каюм-хан, из тех студентов, которых отправили из Бухарской республики на учебу в Германию в 1922–1923 годах. Каюм-хану удалось остаться в Германии, когда Советы прекратили выплату стипендий студентам и отозвали их в Советский Союз. В 1941 году он привлек внимание немецких властей. Кроме того, нацисты разыскивали Мустафу Шокая, главу недолговечного автономного правительства Туркестана в 1917–1918 годах. Шокай жил в пригороде Парижа Ножан-сюр-Марн, где издавал Йош Туркистон («Молодой Туркестан»), скромный журнал для эмигрантского сообщества, и благодаря своим лекциям стал единственным голосом центральноазиатской эмиграции в Европе. После начала войны с Советским Союзом его арестовали и поместили в лагерь в Компьене вместе с другими эмигрантами из бывшей Российской империи. Оттуда его вызвали в Берлин для работы с военнопленными из Центральной Азии. Ему было любопытно – впервые за несколько десятилетий – встретиться с жителями Центральной Азии нового поколения и оценить ситуацию. То, что он увидел, его сильно встревожило. Еды, одежды и крова не хватало, а обрезанных мужчин моментально расстреливали без суда и следствия. «Невозможно описать все разнообразие бессмысленных казней в Дембице, – писал он Каюм-хану после посещения концентрационного лагеря в Польше. Каждый раз, выезжая из лагеря, я видел несколько трупов с разбитыми черепами… Интересно, насколько это связано с «азиатской заразой», о которой каждый день кричат громкоговорители по всей Германии». К нацистскому движению он симпатий не испытывал, однако идея о том, что победа нацистов разрушит Советский Союз и освободит Центральную Азию, вызывала у него сочувствие: «Да, у нас нет другого пути, кроме антисоветского, кроме желания победить Советскую Россию и русский большевизм. Этот путь, помимо нашей воли, лежит через Германию. И он усеян трупами казненных в Дембице». Эта «мелкая, жалкая плата человеческим несчастьем» была необходима для национального освобождения.

В одном из лагерей Шокай заразился тифом и скончался в Берлине 27 декабря 1941 года, тогда как Каюм-хан дожил до создания Туркестанского легиона 13 января 1942 года. Он стал председателем Национального комитета объединения Туркестана (НКОТ), создававшего видимость туркестанского правительства в эмиграции и функционировавшего как политическое крыло легиона. Комитет издавал журнал под названием Milliĵ Turkistan («Национальный Туркестан»), распространявшийся среди новобранцев и внушавший им идею освобождения родины: «Чтобы добиться независимости Туркестана, необходимо собрать мощь всех туркестанцев в одном месте и использовать ее для борьбы», – заявлял НКОТ. «Туркестан» здесь обозначал пять республик Центральной Азии, которые были гораздо обширнее того Туркестана, независимость которого объявили в Коканде в 1917 году. Трудно сказать, оказала ли эта идея какое-либо влияние на представления тех, кто записался в легион. Мужчины вступали туда по целому ряду причин. Стремление к национальному освобождению часто подкреплялась гораздо более практической целью – избежать верной смерти в лагере для военнопленных. По разным оценкам, за время войны через Туркестанский легион прошло от 110 000 до 180 000 солдат. Некоторые из них участвовали в нацистском вторжении на Кавказ в 1942 году, а другие сражались с американскими войсками на севере Италии на последних этапах войны. Шесть батальонов Osttruppen принимали участие в последней отчаянной обороне Берлина в 1945 году. Однако основной задачей легиона было сражаться с партизанами в тылу нацистов или обеспечивать безопасность в оккупированных зонах Украины, Словакии и Франции. Десятки тысяч легионеров погибли в бою.

***

Если бы война закончилась иначе, мы могли бы писать о Туркестанском легионе в другом ключе. Однако сейчас нет никаких сомнений в том, что верность жителей Центральной Азии Советскому Союзу побеждала искушение дезертировать. Пусть кто- то из солдат Osttruppen и защищал Берлин, но в рядах Красной армии, взявшей город, было гораздо больше выходцев из Центральной Азии и других оккупированных нацистами территорий. Историю сынов центральноазиатских деревень, штурмовавших европейские столицы, чтобы освободить их жителей от нацистского ига, часто забывают, но она важна, поскольку венчает собой период стремительных преобразований. Среди миллионов жителей Центральной Азии, призванных на войну, много замечательных личностей, ставших как советскими, так и национальными героями. Сабир Рахимов (1902–1945), казах из Ташкента, дослужился до звания генерал-майора, став первым центральноазиатом, получившим это звание. Он погиб в бою накануне победы, командуя дивизией, которая взяла Данциг (Гданьск) в ходе последнего советского наступления на нацистскую Германию. Солдат Панфиловской дивизии, многонационального подразделения, набирали в Южном Казахстане и Киргизии в начале войны. Эта дивизия участвовала в битве за Москву в конце 1941 года, где, согласно легенде, 28 ее бойцов погибли в бою, уничтожив восемнадцать немецких танков и всеми силами сдерживая немецкое наступление. В постсоветские времена выяснилось, что некоторые подробности этой истории сфабрикованы, однако тогда 28 панфиловцев воспринимались как герои и прославлялись на весь Советский Союз как символы советского многонационального государства и вклада Центральной Азии в победу. В боевых действиях участвовали и женщины региона, пусть их было и немного. Две из этих женщин удостоились звания Героев Советского Союза, высшей воинской награды в стране (во время войны ее получили всего девяносто женщин): снайпер Алия Молдагулова (1925–1944) и пулеметчица Маншук Маметова (1922–1944), обе казашки. Было и много других героев. Казахский летчик Талгат Бегельдинов (1922–2014) совершил 305 боевых вылетов и был дважды удостоен звания Героя Советского Союза (это большая редкость). Звезду Героя получили сотни выходцев из Центральной Азии. Их подвиги прославлялись на все лады, и они вошли как в общесоветский, так и в национальный пантеон героев.

Миллионы обычных ветеранов вернулись домой с новым восприятием мира и самих себя. Они повидали мир, побывав за тысячи километров от своих деревень, подружились с товарищами со всего Советского Союза и выучили русский язык. Некоторые из них взяли русские прозвища или женились на русских женщинах. Но все они вернулись домой с ощущением, что они – граждане советской страны, часть чего-то большего. До конца советского периода Великая Отечественная война служила скрепой всего советского патриотизма, объединившего разные нации. Общие жертвы и общая борьба сделали жителей Центральной Азии полноценными советскими гражданами. Участие в войне переживалось как индивидуальный жизненный опыт и стало наиболее распространенным образом в советском дискурсе на тему общего гражданства жителей Центральной Азии. Вплоть до распада СССР служба родине и самопожертвование на войне оставались главной формой общесоветской идентичности для многонационального населения страны. В Центральной Азии этот троп вошел в тысячи романов, фильмов и пьес. Ветераны Центральной Азии носили свои медали столь же гордо, как и все остальные советские граждане. Великая Отечественная война превратила жителей Центральной Азии в советских людей.

***

Однако победа в войне – это не только триумф боевого духа. Она далась очень недешево – ценой огромных страданий народа. Как только немцев отбросили назад, Советское государство обратило свой гнев на тех, кого обвиняло в сотрудничестве с фашистами. Обвинение было коллективным: в измене социалистической родине обвинялись не отдельные лица, а целые национальные группы, и наказание применялось соответственно. Все население обвиняемых республик подвергалось депортации, а сами республики – расформированию. Жертвами депортаций стали представители нескольких национальностей Северного Кавказа (чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы, турки- месхетинцы и калмыки), а также крымские татары. Современные государства часто прибегают к депортации и принудительному перемещению населения как к инструменту создания более совершенной политической системы. С помощью депортаций они исключают из государства вредные элементы и, привлекая тех к полезному труду, дают им шанс на искупление. Советы с самого начала прибегали к этому методу, однако многие депортации 1920- х годов оправдывались классовой враждой (большую группу депортированных во время коллективизации составляли так называемые кулаки). К 1930-м годам эта логика обрела национальный аспект, и депортировались уже национальные, а не социальные группы. В 1937 году почти 172 000 советских корейцев насильственно вывезли с Дальнего Востока и переселили в Центральную Азию. В первые недели войны всех поволжских немцев, потомков фермеров, приглашенных в XVIII веке Екатериной Великой в качестве поселенцев, депортировали вглубь Советского Союза. После поражения Германии переселения продолжились. Центральная Азия послужила для этого этапа основным полигоном. Жертвами депортаций 1943–1944 годов стали более миллиона человек. Людей выгоняли из их жилищ жестоко, в спешке, давали им всего несколько часов на сборы, а затем сажали в поезда для перевозки скота и отправляли на восток. В пути погибло огромное количество людей, как и в первый год после депортации. Оказавшись в Центральной Азии, они не встречали особого сочувствия со стороны принимающих обществ, несмотря на то что тоже были мусульманами тюркского происхождения. Депортированные становились лишними ртами, которые нужно было кормить, а кроме того, их воспринимали как предателей. Узбекские сельчане ворчали, что, пойдя на жертвы ради войны, они теперь вынуждены жить бок о бок с врагами государства. Если узбек жаловался, что таких «предателей» надо «отправлять не в такое хорошее место, как Узбекистан, а по крайней мере в Сибирь за их преступления против Родины», он говорил как советский патриот. Как ни странно, депортации лишь усилили в жителях Центральной Азии отождествление с Советским государством.
К бывшим военнопленным Советское государство тоже относилось с подозрением и большой жестокостью. В начале войны Верховное командование Красной армии за подписью Сталина издало печально известный приказ № 270, согласно которому «командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров». Плен всегда приравнивался к дезертирству и государственной измене. Вернувшиеся военнопленные проходили через «фильтрационные лагеря», где им приходилось доказывать политической полиции, что они не сотрудничали с фашистским режимом. Их лишали жилищ, отправляли в трудовые батальоны или даже в ГУЛАГ. Некоторым военнопленным из Центральной Азии – и тем, кто воевал в Туркестанском легионе, и тем, кто нет – удалось избежать принудительной репатриации. Они влились в небольшие центральноазиатские диаспоры в Турции, Саудовской Аравии и Западной Европе. Несколько членов Туркестанского легиона выжили. Вели Каюм-хан остался в Германии и по-прежнему издавал Milliĵ Turkistan. Баймирза Хаит получил докторскую степень по истории Центральной Азии в Кельнском университете в 1950 году и стал выдающимся ученым. С началом холодной войны положение бывших легионеров улучшилось, поскольку переход от нацистского антикоммунизма к его американскому варианту, как оказалось, дело нехитрое. Многие из них нашли себе работу на радио «Свобода» – финансируемой США антисоветской пропагандистской службе. Рузи Назар, еще один лидер Туркестанского легиона, снискал расположение американских оккупационных властей и в 1951 году поступил на службу в Центральное разведывательное управление (ЦРУ). До конца своей карьеры он боролся с коммунизмом на стороне Соединенных Штатов, а в 1980-х годах прошел войну в Афганистане. Еще одним важным наследием Туркестанского легиона стало ощущение единства Центральной Азии, сформулированное НКОТ. Во многом благодаря работам таких ученых, как Хаит, это видение стало аксиомой среди немногих ученых на Западе, интересовавшихся Центральной Азией, хоть оно и не получило поддержки в самом регионе.

27.02.2025

↑