Руй Мауру Марини

Оригинал статьи был первоначально опубликован в книге «Зависимое развитие и сверхэксплуатация труда. СПб. Лема, 2023».

(перевод с испанского Д. А. Баринова)

…внешняя торговля, поскольку она не просто возмещает элементы капитала (также и по величине стоимости), лишь отодвигает противоречия в более широкую сферу, открывает им больший простор.

К. Маркс. Капитал. Т. 2

Ускорение накопления путем повышения производительной силы труда и его ускорение за счет повышения эксплуатации работника — это два совершенно разных процесса, которые экономисты часто смешивают.

К. Маркс. Капитал
Отредактированные Марксом фрагменты для французского издания

В своем анализе латиноамериканской зависимости исследователи-марксисты, как правило, допускают два типа отклонений: они либо подменяют конкретные факты абстрактными понятиями, либо извращают концепцию во имя меняющейся реальности, принимая ее строго как формулу. В первом случае мы сталкиваемся с так называемыми ортодоксальными марксистскими исследованиями, в которых развитие изучаемых процессов сводится к формализации, неспособной объяснить их на должном уровне; при этом связь между абстрактным и конкретным разрывается, уступая место эмпирическим описаниям, оторванным от теоретических выкладок — это, прежде всего, относится к работам по экономической истории. Второе отклонение наиболее типично для социологов-марксистов, которые, учитывая трудности в применении к реальности категорий, не разработанных специально для нее, прибегают также к другим теориям и методам; неизбежное следствие такого подхода — эклектизм, недостаток четкости концепции, а предполагаемое обогащение марксизма оборачивается его отрицанием.

Эти отклонения вызваны действительным затруднением: при применении параметров классического капиталистического производства экономика Латинской Америки обнаруживает ряд особенностей. Некоторые часто воспринимают их как недостаточность [экономического развития], другие — и тут они не отличаются принципиально от первых,— как [его] искажения. Поэтому вовсе не случайно применение по отношению к Латинской Америке термина «предкапитализм»*. (Речь о современном Р.М. Марини периоде. Здесь и далее под звездочкой идут примечания переводчика и редактора, остальное — примечания Марини.) Необходимо сказать, что даже когда в действительности речь идет о недостаточном развитии капиталистических отношений, этот термин отражает реальность, которая из-за основных принципов своего устройства и функционирования никогда не будет развиваться по тому же пути, что и т.н. развитые капиталистические экономики. Поэтому то, с чем мы сталкиваемся, это не просто «предкапитализм», а капитализм sui generis, который обретает смысл только при рассмотрении развития системы в целом, как на национальном, так и, прежде всего, на международном уровнях.

Справедливы замечания, что современный промышленный капитализм в Латинской Америке сложился в последние два десятилетия**. (Т.е. в 1950–1960-е гг.) Но формирование его основных принципов можно отнести также и к предшествующим периодам, и даже к этапу экспортной экономики. Очевидно, что в последнем случае стоит говорить скорее о нехватке [теории], чем о ее искажении, т.к. именно она проливает свет на то, что мы должны изучить для понимания того, как один этап переходит в другой. Иными словами, именно представление об особой форме, которую принял зависимый капитализм в Латинской Америке, позволяет изучить его зарождение и дает возможность проанализировать тенденции, определившие его настоящее.

Но в данном случае, истина, как и всегда, двояка: если верно, что изучение наиболее развитых общественных явлений помогает увидеть их в зачаточном состоянии (говоря словами Маркса: «анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны»1), (Маркс К. Введение. (Из экономических рукописей 1857–1858 годов) // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд.2-е. М., 1958. Т. 12. С. 731. [Здесь и далее в сборнике ссылки на тексты Маркса и Энгельса будут приводиться по второму изданию Сочинений — Прим. ред.].) то также верно и то, что еще недостаточно развитое общество, представляя более простое явление, делает понятнее его сложную форму, которая включает и подчиняет себе простую. Как указывал Маркс:

«простая категория может выражать собой господствующие отношения менее развитого целого или подчиненные отношения более развитого целого, т.е. отношения, которые исторически уже существовали раньше, чем целое развилось в ту сторону, которая выражена в более конкретной категории. В этом отношении ход абстрактного мышления, восходящего от простейшего к сложному, соответствует действительному историческому процессу»2. (Там же. С. 728–729.)

Таким образом, при определении этих явлений, марксистские категории должны применяться как инструменты анализа действительности и предвосхищения ее последующего развития. С другой стороны, эти категории не должны подменять или мистифицировать феномены, к которым их применяют; именно поэтому нужно взвешенно их проанализировать, ни в коем случае не допуская разрыва с марксистской мыслью за счет привнесения в нее чуждых идей, которые не могут быть ей впитаны. Теоретическая и методологическая строгость — к этому сводится основное содержание ортодоксального марксизма. Любые исходящие из них ограничения исследовательского процесса не имеют ничего общего с ортодоксальностью, а только с догматизмом.

1. Включение в мировой рынок

Выкованная в пылу торговой экспансии зарождающегося в XVI в. капитализма Латинская Америка развивается в строгом в согласии с международным капиталом. Колония, производящая драгоценные металлы и экзотические товары, с самого начала способствовала росту товарного потока и распространению платежных средств, которые, обеспечивая развитие торгового и банковского капитала в Европе, укрепляли европейскую систему мануфактурного производства и прокладывали путь к созданию крупной промышленности. Положившая ей начало промышленная революция совпадает по времени с завоеванием Латинской Америкой в первые десятилетия XIX в. политической независимости, которая, благодаря административным и демографическим нитям, сплетенным в колониальное время, привела к появлению целого ряда стран, попавших в орбиту влияния Англии. Потоки товаров и, впоследствии, капиталов имеют здесь свою точку притяжения: игнорируя друг друга, новые страны торговали напрямую с английской метрополией и в зависимости от ее потребностей начинали производить и вывозить сырье, получая взамен товары потребления и, когда их экспорт превышал импорт — долговые обязательства3. (До середины XIX века латиноамериканский экспорт находился в стагнации, а торговый баланс был дефицитным; иностранные займы помогали поддерживать импорт. После расширения экспорта и начиная с того момента, как внешняя торговля стала демонстрировать положительно сальдо, роль внешнего долга стала заключаться в передаче метрополии части излишка, полученного в Латинской Америке. Показателен пример Бразилии: начиная с 1860-х гг. при значительном росте сальдо, дорожало также обслуживание внешнего долга: с 50 % на остаток средств в 1860-х до 99 % в следующее десятилетие (Sodré N.W. Formação histórica do Brasil. Sáo Paulo, 1964). С 1902 по 1913 гг. стоимость экспорта увеличилась на 79,6 %, а внешний долг на 144,6 % и в 1913 г. он составлял 60 % всех государственных расходов (Barboza-Cameiro J.A. Situation économique et financiére du Brésil: memorandum presenté á la Conférence Financiére Internationale (septembre —octobre). Bruselas, 1920).)

Начиная с этого момента, взаимоотношения Латинской Америки с европейскими капиталистическими центрами включаются в структуру международного разделения труда, определившую последующий путь развития региона. Другими словами, в то время возникла зависимость, понимаемая как отношение подчинения между формально независимыми странами; в ее рамках производственные отношения подчиненных стран видоизменяются и перерождаются для того, чтобы обеспечить расширенное воспроизводство зависимости. Результатом зависимости, в конечном счете, может быть только усиление этой зависимости, а ее уничтожение предполагает неизбежное уничтожение существующих производственных отношений. В этом смысле известная идея «развития неразвитости»*, (Также «развитие отсталости» (англ. development of the underdevelopment).) предложенная Андре Гундер Франком, безупречна, как безупречны и политические выводы, которые она предполагает4. (См., например, его статью: Quién es el enemigo inmediato // Pensamiento Crítico. La Habana, 1968. No.13.) Критика [этой идеи], звучавшая много раз, касается лишь терминологии и представляет собой шаг назад, сделанный во имя чистоты теории.

Тем не менее, колониальное и зависимое положения — не одно и то же, и в этом [заблуждении] состоит действительная слабость работы Франка. Хотя между ними есть преемственность, они не идентичны; как удачно отметил Кангилем «прогрессивный характер события не отменяет его своеобразия»5. (Canguilhem G. Lo normal y lo patológico. Buenos Aires, 1971. P. 60. О концепциях однородности и длительности см. главу 3.) Сложность теоретического анализа состоит прежде всего в том, чтобы уловить это своеобразие и в дальнейшем не проглядеть тот момент, когда оно качественно меняется. Что касается международного положения Латинской Америки, то оно, как мы отмечали выше, внесло значимый вклад в формирование мировой капиталистической системы (преимущественно за счет производства драгоценных металлов в XVI и XVII вв., а также благодаря одновременному открытию золотых месторождений в Бразилии и расцвету мануфактурного производства в Англии в XVIII в.)6. (См. Furtado С. Formación económica del Brasil. México, 1962. Pp. 90–91.) Но только в течении XIX в., в особенности после 1840 г., связь Латинской Америки с мировой экономикой развилась в полной мере7. (Поль Байрох, в своей работе сводящей роль рынка в развитии капитализма до минимума, отмечает, что только «с 1840–1850-х гг. начинается настоящая торговая экспансия [Англии — Р.М. Марини]; с 1860-х гг. экспорт составлял 14 % национального дохода и это было всего лишь началом развития страны, которое достигло своего пика в канун Первой мировой войны, когда экспорт составлял около 40 % национального дохода. Начало этой экспансии было отмечено изменением структуры занятости англичан, как мы показали в главе о сельском хозяйстве: начиная с 1840–1850-х гг. существование Англии стало все больше зависеть от экспорта» (Revolución industrial y subdesarrollo. México, 1967. P. 285). Когда речь заходит о включении Латинской Америки в мировую капиталистическую экономику, нужно говорить об Англии, хотя в отдельных случаях (как при экспорте зерна из Чили в США) эта связь не является прямой. Таким образом упомянутая статистика объясняет утверждение одного историка: «в 1850 г. почти во всех регионах [Латинской Америки — Р.М. Марини] уровень международной торговли не сильно вырос по сравнению с 1825 г.» (Tulio H.D. Historia contemporánea de América Latina. Madrid, 1970. P. 158).) Это объясняется тем, что международное разделение труда устанавливается только с появлением крупной промышленности8.(«Крупная промышленность создала всемирный рынок, подготовленный открытием Америки». Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. // Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. М., 1955. Т. 4. С. 425. См. также Маркс К. Капитал. Т. 1. Гл. XXIII.)

Создание современной крупной промышленности, вероятно, было бы крайне затруднено, если бы оно происходило исключительно в границах одного государства и без контактов с зависимыми странами. В действительности, развитие промышленности предполагает большую доступность продуктов сельского хозяйства, позволяющего части общества сконцентрироваться именно на промышленном производстве9 («Производительность земледельческого труда, превышающая индивидуальную потребность работника, составляет базис всякого общества, и прежде всего базис капиталистического производства, которое все возрастающую часть общества отрывает от производства непосредственных жизненных средств и превращает ее, по выражению Стюарта, в free hands, дает возможность располагать ею для эксплуатации в других сферах». Маркс К. Капитал. Т. 3. Ч. 2. С. 348.) В случае европейской индустриализации, обращение к простому сельскохозяйственному производству внутри страны тормозило бы высокий уровень производственной специализации, которую делает возможной крупная промышленность. Резкий рост класса промышленных рабочих, и в целом городского населения, занятого в производстве и в сфере обслуживания, наблюдавшийся в прошлом веке* (Т.е. в XIX в.) в индустриальных странах, никогда бы не произошел без доступа к необходимым сельскохозяйственным продуктам, в значительной мере поставлявшимся латиноамериканскими странами. Именно это позволяет углубить разделение труда и стать индустриальным странам мировыми производителями промышленных товаров.

Но роль Латинской Америки в развитии капитализма не сводится к одной только ее способности создать предложение продуктов питания на мировом рынке, что является необходимым условием для включения региона в международную капиталистическую экономику; вскоре Латинская Америка присоединилась к формированию рынка промышленного сырья, значимость которого возрастала по мере промышленного развития10. (Интересно отметить, что с определенного момента те же самые промышленные страны будут экспортировать свои капиталы в Латинскую Америку, чтобы вложиться в производство сырья и продуктов питания для экспорта. Это станет еще более очевидным, когда усиливающееся присутствие США начнет вытеснять Англию. Если мы обратим внимание на функциональное строение зарубежного капитала, присутствовавшего в регионе в начале XX века, то увидим, что британцы прибегали прежде всего к портфельным инвестициям в сферы государственных ценных бумаг и железных дорог, составлявшим три четверти от общего объема; в то время как США направляли на эти операции не более трети своих вложений и предпочитали вкладываться в нефтяную и горнодобывающую промышленность, а также в сельское хозяйство. См Paul R. Olson P.R., Addison Hickman C. Economía internacional latinoamericana. México, 1945. Cap.V.) Рост класса трудящихся в странах центра и еще более значительное повышение его производительности, ставшие результатом появления крупной промышленности, привели к существенному увеличению массы сырья, используемого в производственном процессе11. («Но вместе с переменной составной частью капитала должна возрастать и постоянная его часть, причем наряду с увеличением общих условий производства — зданий, печей и т.д., должно увеличиваться,— и гораздо быстрее увеличения числа рабочих,— количество сырого материала» (Маркс К. Капитал. Т. 1. С 372). Более того, какие бы изменения не происходили с переменным капиталом и с постоянными элементами основного капитала, расход сырья всегда растет при увеличении уровня эксплуатации или производительности труда. См. Маркс К. Капитал. Т. 1. Гл.XXII. Параграф 4.) Эта функция*, (Функция поставщика сырья.) которая позже раскроется в своей полноте, исполнялась Латинской Америкой дольше всего, и сохраняла свою ключевую роль даже после того, как международное разделение труда достигло новой стадии.

Здесь важно обратить внимание на то, что функции, выполняемые Латинской Америкой в мировой капиталистической экономике, не сводятся к простому удовлетворению запросов, вызванных процессом накопления в промышленных странах. Помимо облегчения количественного роста, Латинская Америка на международном рынке содействовала изменению основного способа накопления в индустриальных экономиках с производства абсолютной прибавочной стоимости на производство относительной прибавочной стоимости: таким образом, накопление стало больше зависеть от увеличения производительности труда, а не от простой эксплуатации рабочих. Тем не менее, развитие производства в Латинской Америке, позволявшее региону содействовать качественному подъему стран центра, во многом обеспечило прочный фундамент для роста эксплуатации [собственных] рабочих. В этом заключается противоречивый характер латиноамериканской зависимости, которая определяет отношения производства во всей капиталистической системе, и на который стоит обратить наше внимание.

2. Секрет неэквивалентного обмена

Включение Латинской Америки в капиталистическую экономику отвечало требованиям, возникавшим в промышленных странах в процессе производства относительной прибавочной стоимости. Оно предполагает форму эксплуатации наемного труда, основанную прежде всего на изменении технических условий производства и приводящую к удешевлению рабочей силы.

Не углубляясь в этот вопрос, стоит сделать несколько уточнений, относящихся к нашей теме.

По существу, необходимо устранить путаницу между концепциями относительной прибавочной стоимости и производительности. В действительности, бóльшая производительность труда, хотя и представляет собой первостепенное условие увеличения относительной прибавочной стоимости, но сама по себе еще не гарантирует его. При повышении производительности рабочий создает больше продуктов за то же самое время, но не больше стоимости. Именно это заставляет отдельно взятого капиталиста добиваться роста производительности, т.к. это позволяет ему снизить стоимость конкретных товаров относительно той стоимости, которую определяют общие условия производства, получая таким образом добавочную прибавочную стоимость, бóльшую, чем у конкурентов.

Далее, эта добавочная прибавочная стоимость изменяет общее распределение прибавочной стоимости между различными капиталистами и превращается в сверхприбыль, не меняя при этом уровень эксплуатации, характерный для всей экономики или отдельной отрасли, иными словами, не влияя на норму прибавочной стоимости. Если технический прием, позволивший увеличить производительность, распространится и на остальные компании, и, таким образом, уровень производительности выровняется, это не повлечет за собой увеличение нормы прибавочной стоимости: произойдет только увеличение массы продуктов без изменения ее стоимости, или, что одно и то же, общественная стоимость единицы продукта уменьшится пропорционально росту производительности труда. Следствием этого станет скорее не рост прибавочной стоимости, а ее падение.

Это объясняется тем, что норма прибавочной стоимости определяется не производительностью как таковой, а соотношением прибавочного труда (в ходе которого рабочий производит прибыль) и необходимого труда (в ходе которого воспроизводится стоимость рабочей силы, то есть эквивалент заработной платы)12. («Труд должен <…> обладать определенным уровнем производительности, прежде чем его можно будет продлить сверх времени, необходимого производителю для обеспечения своего существования, но эта производительность, каким бы ни был ее уровень, никогда не является источником прибавочной стоимости. Этот источник — всегда прибавочный труд, каким бы способом его ни отнимали». Маркс К. Капитал Т. 1. Гл.XVI. [В оригинале Р.М. Марини дает собственный перевод отрывка из французского издания «Капитала», который отсутствует в распространенном испанском переводе. В русском издании «Капитала» указанная глава соответствует Главе XVI (Т. 1.) «Абсолютная и относительная прибавочная стоимость». Однако нужный отрывок в тексте отсутствует. Вероятно, дело либо в слишком вольном переводе, либо в некорректно составленной ссылке.— Прим. пер.].) Только нарушение этих пропорций в пользу капиталиста, а именно увеличение прибавочного труда по сравнению с необходимым, может изменить норму прибавочной стоимости. Для этого снижение общественной стоимости товаров должно сказаться на продуктах, необходимых для воспроизводства рабочей силы, то есть предметов потребления. Относительная прибавочная стоимость, таким образом, неразрывно связана с обесцениванием предметов потребления, чему в основном, но далеко не всегда, способствует производительность труда13. (См. Маркс К. Капитал Т. 1. Отделы 4–5; Маркс К. Глава 6. Результаты непосредственного процесса производства [Неопубликованная рукопись к первому тому «Капитала»]. Ч. 2. Капиталистическое производство как производство прибавочной стоимости // Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. М., 1974. Т. 49. С. 31–114.)

Без сделанного отступления немыслимо правильное понимание того, почему включение Латинской Америки в мировой рынок поспособствовало развитию капиталистического производства, основанного на относительной прибавочной стоимости. Мы уже отметили, что одна из задач, возложенных [на регион] в рамках мирового разделения труда, заключалась в обеспечении индустриальных стран продуктами питания, необходимыми для роста рабочего класса и городского населения в целом. И эта задача выполнялась. Достигший расцвета во второй половине XIX в. мировой рынок продуктов питания, в котором участвовала Латинская Америка, будет иметь решающее значение для того, чтобы индустриальные страны при помощи внешней торговли удовлетворяли свои потребности в средствах к существованию14. (К 1880 г. доля импорта в потреблении пищи в Англии составляла: 45 % для пшеницы, 53 % для масла и сыра, 94 % для картофеля и 70 % для мяса. Данные М. Мюльгалля воспроизведены по: Bairoch P. Op. cit. Pp. 248–249.) Эффект от этого предложения*(Дешевых латиноамериканских товаров.)(усиленный падением цен на сырье на мировом рынке, о чем будет сказано дальше) приведет к снижению реальной стоимости рабочей силы в промышленных странах, позволяя растущей производительности выражаться в постоянно возрастающей норме прибавочной стоимости. Другими словами, благодаря включению в мировой рынок предметов потребления, Латинская Америка сыграла важнейшую роль в увеличении относительной прибавочной стоимости промышленных стран.

Прежде чем взглянуть на обратную сторону медали, а именно на внутренние условия производства, благодаря которым Латинская Америка выполняла свою функцию, нужно отметить, что не только во внутриконтинентальной экономике зависимость несет противоречия: противоречивость присуща самому участию Латинской Америки в развитии капиталистического способа производства промышленных стран. Как мы отмечали выше, это происходит из-за того, что увеличение производительной силы труда приводит к несоразмерному потреблению сырья. По мере того как высокая производительность действительно сопровождается увеличением относительной прибавочной стоимости, снижается и стоимость переменного капитала в отношении к постоянному (который включает и сырье); иначе говоря, это повышает органическое строение капитала. В то же время капиталист владеет не непосредственно производимой прибавочной стоимостью, а той ее частью, которая поступает к нему в виде прибыли. Т.к. норма прибыли определяется по отношению ко всему капиталу, вложенному в процесс производства (зарплаты, оборудование, машины, сырье и др.), а не только к его переменной части, результатом увеличения прибавочной стоимости должно стать понижение нормы прибыли — при обязательном условии, что этот результат обусловлен, пусть и относительно, одновременным повышением стоимости постоянного капитала, используемого для производства прибавочной стоимости*. (Здесь Р.М. Марини описывает закон тенденции нормы прибыли к понижению, выведенный К. Марксом (Маркс К. Капитал. Т. 3. Ч. 1. Гл. XIII.). Этот закон предполагает, что при росте органического строения капитала за счет внедрения более сложного производственного оборудования сокращается доля наемной рабочей силы, чей неоплаченный труд является главным источником прибыли. Тем самым по мере технологического развития производства норма прибыли в долгосрочной перспективе снижается.)

Этому решающему противоречию капиталистического накопления противодействуют различные процессы, которые с исключительно производственной точки зрения направлены как на еще большее увеличение прибавочной стоимости с целью компенсировать падение нормы прибыли, так и на одновременное удешевление постоянного капитала для препятствования этому падению. Среди второй группы процессов нам интересен прежде всего тот, что связан с мировым предложением промышленного сырья, которое, с точки зрения органического строения капитала, выступает возмещением для мирового рынка продуктов питания*. (Речь идет о том, что более дешевое промышленное сырье, входящее в состав постоянного капитала, удешевляет его стоимость и тем самым препятствует снижению нормы прибыли (см. авторское примечание 15).)) Также как и в последнем случае путем увеличения массы все более дешевеющих товаров Латинская Америка не только обеспечивает количественное распространение капиталистического производства, но и позволяет ему преодолевать скрытые трудности, созданные противоречивым характером накопления в ходе этого расширения15. (Маркс приходит к заключению: «Поскольку внешняя торговля удешевляет отчасти элементы постоянного капитала, отчасти необходимые жизненные средства, в которые превращается переменный капитал, она способствует повышению нормы прибыли, так как повышает норму прибавочной стоимости и понижает стоимость постоянного капитала». Маркс К. Капитал. Т. 3. Ч. 1. C.259–260. Следует иметь ввиду, что Маркс не ограничивался этим утверждением, он также продемонстрировал противоречивый способ, благодаря которому внешняя торговля помогает снижению нормы прибыли. Однако мы не будем развивать это направление, а также его размышления о том, как прибыли, получаемые капиталистами, действующими в сфере внешней торговли, могут увеличить норму прибыли (процесс, который можно отнести к третьему типу средств, предпринимаемых против постепенного снижения доли прибыли, наряду с наращиванием акционерного капитала: меры призванные обойти тенденцию нормы прибыли к понижению путем перемещения капитала в непроизводственные сферы). Наша цель состоит не в том, чтобы углубляться в изучение противоречий, характерных для капиталистического производства в целом, а только в уточнении фундаментальных условий латиноамериканской зависимости.)

Между тем, существует и другой аспект этой проблемы, заслуживающий внимания. Он связан с прекрасно известным фактом — рост предложения продуктов и сырья на мировом рынке сопровождается снижением их цен относительно фабричных товаров16.(Опираясь на статистические данные экономического департамента ООН, касающиеся соотношения цен на сырье и промышленные продукты, Паоло Санти отмечает: «Принимая пятилетку 1876–1880 гг. за 100, в 1886–1890 гг. индекс снижается до 96,3, в 1896–1890 гг.— до 87,1 и стабилизируется в период между 1906 и 1913 гг. на уровне 85,8, но с еще большей скоростью начинает снижаться после окончания войны». El debate sobre el imperialismo en los clásicos del marxismo // Teoría marxista del imperialismo. Córdoba, 1969. P. 49.) Так как цены на промышленные товары остаются относительно стабильными или, во всяком случае, снижаются медленно, то ухудшение условий товарообмена выражается в снижении цен на сырье. Очевидно, что подобное снижение не может соответствовать реальному падению стоимости этого сырья, вызванному увеличением производительности в неиндустриальных странах, так как именно там производительность растет гораздо медленнее. Таким образом, нам следует изучить причины этого явления, а также то, почему они не стали помехой для включения Латинской Америки в мировую торговлю.

Первый шаг для ответа на этот вопрос — отказ от примитивного объяснения, что все это есть не что иное, как действие закона спроса и предложения. Очевидно, что конкуренция играет решающую роль в установлении цен, однако она не объясняет, почему даже независимо от ухудшения торговых отношений предложение продолжает усиленно расти. Нельзя объяснить это явление, ограничиваясь простой констатацией того, что военное и дипломатическое давление промышленных стран нарушает законы международного рынка. Подобные рассуждения хотя и основаны на реальных фактах, путают причину со следствием, не учитывая, что внеэкономические методы применяют прежде всего те, кто уже имеет экономическую базу, делающую возможным их использование. Таким образом, оба объяснения скрывают истинную природу изучаемых явлений и создают иллюзии относительно действительного характера международной капиталистической эксплуатации.

Непромышленные страны экономически слабы не потому, что терпят нападки —наоборот, они терпят нападки потому, что слабы. Точно так же: их торговое положение ухудшилось не из-за того, что они производили больше необходимого, наоборот, ухудшение торговли заставляет их производить больше. Отказываться смотреть на вещи подобным образом — значит искажать суть мировой капиталистической экономики и полагать, что она может быть чем-то иным, нежели является в действительности. В конечном счете, это приводит к признанию экономических отношений между государствами равными, когда речь идет об упразднении международных экономических отношений, основанных на меновой стоимости.

В действительности, по мере того как мировой рынок принимает все более развитые формы, применение политического и военного принуждения для эксплуатации слабых государств становится излишним, и международная эксплуатация постепенно сводится к воспроизводству экономических отношений, увековечивающих и усиливающих отсталость и беспомощность этих стран. Здесь происходит то же явление, что наблюдается внутри промышленной экономики: использование силы для подчинения рабочих масс власти капитала снижается по мере того, как начинают действовать экономические механизмы, закрепляющие эту власть17. («Мало того, что на одном полюсе выступают условия труда как капитал, а на другом полюсе — люди, не имеющие для продажи ничего, кроме своей собственной рабочей силы. Мало также принудить этих людей добровольно продавать себя. С дальнейшим ростом капиталистического производства развивается рабочий класс, который по своему воспитанию, традициям, привычкам признает условия этого способа производства как само собой разумеющиеся естественные законы. Организация развитого капиталистического процесса производства сламывает всякое сопротивление; постоянное создание относительного перенаселения удерживает закон спроса на труд и предложения труда, а следовательно, и заработную плату, в границах, соответствующих потребности капитала в возрастании; слепая сила экономических отношений закрепляет господство капиталистов над рабочими. Внеэкономическое, непосредственное принуждение, правда, еще продолжает применяться, но лишь в виде исключения. При обычном ходе дел рабочего можно предоставить власти „естественных законов производства“, т.е. зависимости от капитала, которая создается самими условиями производства, ими гарантируется и увековечивается». Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 747.) Экспансия мирового рынка порождает мировое разделение труда между промышленными и непромышленными странами, а следствием этого разделения является [мирное] расширение рынка. Развитие торговых отношений закладывает основу для более эффективного применения закона стоимости, но в то же время создает все условия для существования различных ходов, с помощью которых капитал мог бы этот закон обмануть.

В теории, торговля — это эквивалентный обмен товарами, чья стоимость определяется количеством общественно необходимого труда для их производства. На практике же встречаются различные механизмы, которые позволяют осуществлять передачу стоимости, выходя за рамки закона торговли, они выражаются в способе установления рыночных цен и цен на произведенные товары. Следует различать механизмы, работающие внутри одной и той же сферы производства (будь то промышленные товары или сырье), и механизмы, действующие в других взаимосвязанных с ней областях. В первом случае передача стоимости соответствует особенностям закона торговли, во втором случае не редки его откровенные нарушения.

Таким образом, за счет увеличения производительности труда страна может установить более низкую по сравнению с конкурентами цену производства, не опуская при этом рыночную цену значительно ниже, чем того требуют условия производства. Для привилегированных стран это означает получение такой же сверхприбыли, как та, которую мы отмечали у отдельных капиталистов, присваивающих результат производительности труда, о чем мы говорили выше. Вполне естественно, что это явление помимо прочего отражает уровень конкуренции между промышленными странами и, в меньшей степени, между странами-производителями сырья, так как среди первых капиталистические законы торговли функционируют в полной мере; это не говорит о том, что они не действуют в последних, особенно когда в них развиваются производственные капиталистические отношения.

Во втором случае — при взаимоотношениях между странами, продающими товары разных категорий, промышленные и сырьевые — тот простой факт, что одни производят товары, которые другие не производят, или не могут этого делать с той же легкостью, позволяет первым обходить закон стоимости, то есть продавать товары выше их стоимости, что и ведет к неэквивалентному обмену. Это означает, что отсталые страны должны безвозмездно передавать часть производимой стоимости, и что эта передача —или уступка — происходит в пользу той страны, которая продает им товары с более низкой ценой производства в силу своей высокой производительности. В последнем случае передача стоимости удваивается, хотя это не обязательно будет очевидно для страны, которая ее теряет, т.к. различные ее поставщики могут продавать товары по одной цене, без ущерба для неравномерного распределения прибыли и для концентрации большей части передаваемой стоимости в стране с более высокой производительностью труда.

Рассматривая эти механизмы передачи стоимости, основанные как на производительности, так и на монополии производства, мы можем определить механизм компенсации, неотъемлемый для международного уровня рыночных отношений. Речь идет о попытке отсталых стран повысить прибыльность торговли, не нарушая описанные выше механизмы передачи стоимости, что позволяет полностью или частично нейтрализовать их посредством увеличения реализуемой стоимости. Механизм компенсации может проявляться в торговле как аналогичной продукцией, так и продукцией исходящей из разных сфер производства. Нас будет занимать только второй случай*. (Т.е. тот, что предполагает обмен товаров из разных сфер производства.)

Важно подчеркнуть, что для приумножения массы производимой стоимости капиталист вынужден усиливать эксплуатацию труда путем увеличения его интенсивности или путем удлинения рабочего дня, или же, наконец, посредством сочетания обоих способов. В действительности же только первый способ (повышение интенсивности труда) может до определенной степени снижать негативные результаты более низкой производительности труда, т.к. позволяет создавать больше стоимости за то же самое время. На самом деле, все конкурируют за увеличение массы реализуемой стоимости, и таким образом за увеличение доходов от торговли. На данном уровне анализа именно этим объясняется рост мирового предложения сырья и продовольствия по мере усиления разрыва между рыночными ценами и реальной стоимостью производства18.(Селсу Фуртаду подтверждает это явление, не отрицая всех его последствий: «снижение цен на бразильский экспорт между 1821–1830 и 1841–1850 гг. составило около 40 %. Что касается импорта, то индекс цен на британский экспорт <…> между двумя обозначенными десятилетиями оставался неизменно стабильным. Таким образом можно утверждать, что соотношение цен экспорта и импорта снизилось примерно на 40 %, т.е. рост реальных доходов от экспорта был на 40 % меньше, чем рост его физического объема. Так среднегодовая стоимость экспорта поднялась с 3 900 000 до 5 470 000 фунтов, или на 40 %. Из этого следует, что в той же мере выросли реальные доходы экспортного сектора, в то время как производительные усилия, применяемые в этом секторе, увеличились примерно вдвое». Furtado C. Op. cit. P. 115.)

Становится очевидным, что страны, страдающие от неэквивалентного товарообмена, стремятся не выправить дисбаланс между ценой и стоимостью экспортируемых ею товаров (что потребовало бы удвоить усилия для увеличения производительной силы труда), а скорее компенсировать потерю доходов от международной торговли путем увеличения эксплуатации рабочего. Итак, мы подошли к тому моменту, когда недостаточно просто апеллировать к международной торговле; мы сталкивается с тем, что в рамках этой торговли за присвоением реализуемой стоимости скрывается присвоение прибавочной стоимости, создаваемой в ходе эксплуатации труда внутри каждой [зависимой] страны. В таком ракурсе передача стоимости представляет собой передачу именно прибавочной стоимости, которая с точки зрения капиталиста отсталой страны представляет собой снижение нормы его прибавочной стоимости и, в конечном счете, нормы прибыли. Так, компенсация процесса, в ходе которого Латинская Америка способствовала увеличению размера прибавочной стоимости и нормы прибыли в промышленных странах, для самого региона имело совершенно противоположные последствия. И то, что представлялось механизмом возмещения на уровне рынка, фактически является механизмом, действующим на уровне внутреннего производства. Именно на эту сферу мы должны перевести фокус нашего исследования.

3. Сверхэксплуатация труда

Мы увидели, что проблема неэквивалентного товарообмена в Латинской Америке заключается не в противодействии передаче стоимости, а в стремлении компенсировать потерю части прибавочной стоимости; поскольку в рамках рыночной торговли предотвратить потерю невозможно, зависимая экономика вынуждена компенсировать ее за счет внутреннего производства. Повышение интенсивности труда в этой связи означает увеличение прибавочной стоимости за счет роста эксплуатации рабочего, а не увеличения производительности. То же самое можно сказать про удлинение рабочего дня — классического способа повышения абсолютной прибавочной стоимости; в отличие от первого случая*, (Т.е. связанного с ростом интенсивности труда.) здесь речь идет о простом увеличении времени прибавочного труда, когда рабочий продолжает производить после того, как создал стоимость равную стоимости потребляемых им средств существования. Наконец, необходимо указать на третий способ: сокращение потребления рабочего ниже обычного предела, при котором «в известных границах оно фактически превращает необходимый фонд потребления рабочего в фонд накопления капитала»19 (Маркс К. Капитал. Т. 1. C.613.) — таким образом применяется особый способ увеличения времени прибавочного труда.

Здесь следует уточнить, что применение категорий, относящихся к присвоению результатов прибавочного труда в рамках отношений капиталистического производства, вовсе не означает, что экспортная экономика Латинской Америки уже основывается на этом производстве. Мы используем эти категории в качестве методологических конструкций, обозначенных в начале работы, потому как они позволяют лучше охарактеризовать явления, которые мы планируем изучить, а также указывают направление, в котором эти явления развиваются. С другой стороны, нет крайней необходимости в существовании неэквивалентного товарообмена для того, чтобы начали действовать упомянутые механизмы изъятия прибавочной стоимости; сам факт связи с мировым рынком и опосредованное им производство и превращение потребительских стоимостей в меновые немедленно ведет к жажде прибыли, которая становится тем более неистовой, чем более отсталым является способ производства. Как отмечал Маркс: «как только народы, у которых производство совершается еще в сравнительно низких формах рабского, барщинного труда и т.д., вовлекаются в мировой рынок, на котором господствует капиталистический способ производства и который преобладающим интересом делает продажу продуктов этого производства за границу, так к варварским ужасам рабства, крепостничества и т.д. присоединяется цивилизованный ужас чрезмерного труда»20. (Там же. С. 247. Далее Маркс добавляет: «труд негров в южных штатах Американского союза носил умеренно-патриархальный характер до тех пор, пока целью производства было главным образом непосредственное удовлетворение собственных потребностей. Но по мере того как экспорт хлопка становился жизненным интересом для этих штатов, чрезмерный труд негра, доходящий в отдельных случаях до потребления его жизни в течение семи лет труда, становился фактором рассчитанной и рассчитывающей системы. Тут дело шло уже не о том, чтобы выколотить из него известное количество полезных продуктов. Дело заключалось в производстве самой прибавочной стоимости. То же самое происходило с барщинным трудом, например в Дунайских княжествах». Там же.) В действительности неэквивалентный товарообмен, (в той мере, в какой он встречает препятствия для своей полной реализации), лишь обостряет жажду прибыли и ужесточает способы изъятия прибавочного труда.

Итак, три выделенных нами механизма — интенсификация труда, удлинение рабочего времени и использование части труда, необходимого для восполнения рабочей силы определяют способ производства, основанный исключительно на усилении эксплуатации трудящегося, а не на повышении производительной силы его труда. Это согласуется не только с низким уровнем развития производительных сил латиноамериканской экономики, но и с различными видами хозяйства, характерными для нее. Речь идет о том, что в добывающей промышленности и сельском хозяйстве (в большей степени, чем при фабричном производстве, где увеличение объема труда невозможно, по крайней мере, без увеличения массы сырья), постоянный капитал гораздо менее чувствителен к увеличению объема труда, т.к. речь идет о простом взаимодействии человека с природой, увеличивающим получаемое богатство без дополнительных вливаний капитала21. (Там же. С. 617.) Предполагается, что в данных обстоятельствах процесс производства основывается на экстенсивном и интенсивном использовании рабочей силы: это позволяет снизить стоимостное строение капитала*,(Термин «стоимостное строение капитала» (исп. composición-valor del capital) по существу идентичен понятию «органического строения капитала», выражающему соотношение постоянного и переменного капиталов. См. подробнее Маркс К. Капитал. Т. 1. C.626, 637.) способствуя усиленной эксплуатации труда, что одновременно приведет к повышению норм прибавочной стоимости и прибыли.

Важно также отметить, что ключевая особенность всех трех рассмотренных механизмов состоит в том, что работнику отказывают в условиях, необходимых для восстановления его рабочей силы: первые два случая приводят к расходу рабочей силы, превышающему норму, что заканчивается преждевременным истощением; в последнем случае**, (С использованием части труда рабочего, направленного на восстановление его сил.) исчезает даже возможность потребления, достаточного для поддержания рабочей силы в должном состоянии. В условиях капитализма эти механизмы (которые могут сочетаться и чаще всего сочетаются) означают оплату труда ниже его стоимости22***,(«Повышение цены рабочей силы не компенсирует ее ускоренного изнашивания <…> изменяется ли количество затраченного труда экстенсивно или интенсивно». Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 534.) (Здесь и далее под оплатой труда ниже его стоимости Марини подразумевает выплату работнику средств, недостаточных для воспроизводства его рабочей силы. Подробнее о стоимости труда и стоимости рабочей силы см.: Маркс К. Капитал. Т. 1. Гл. XVII.) что и приводит к сверхэксплуатации.

Именно это объясняет, почему именно в регионах, занятых производством на экспорт, система наемного труда была введена раньше остальных, дав начало процессу преобразования производственных отношений в Латинской Америке. Полезно иметь в виду, что капиталистическое производство предполагает непосредственное присвоение рабочей силы, а не только производимых ею продуктов; в этом смысле рабство — тип труда, подходящий для капитала более, чем крепостной; не случайно колониальные фирмы, напрямую связанные с европейскими капиталистическими центрами например, золотые и серебряные прииски в Мексике и Перу, или тростниковые плантации в Бразилии — полагаются на рабский труд23. (Похожее явление наблюдалось в Европе на заре капиталистического производства. Достаточно подробнее рассмотреть способ перехода от феодализма к капитализму, чтобы осознать, что рабочий после выхода из крепостного состояния по условиям жизни больше напоминал раба, чем современного работника по найму. См. Маркс К. Капитал. Т. 1. Гл. XXVIII.) Однако, даже если предложение труда всегда будет гибким (что не подтверждается примером рабской рабочей силы в Латинской Америке второй половины XIX в.), система рабского труда создает препятствие для неограниченного сокращения оплаты труда. «У раба минимум заработной платы выступает как независимая от его собственного труда, постоянная величина. У свободного рабочего стоимость его рабочей силы и соответствующая ей средняя заработная плата представляются не в таких предопределенных границах, не зависимых от его собственного труда, определяемых только его физическими потребностями. Здесь средняя для всего класса более или менее постоянна, подобно стоимости всех товаров; но она не существует в такой непосредственной реальности для отдельного рабочего, заработная плата которого может быть выше или ниже этого минимума»24. (Маркс К. Глава 6. Результаты непосредственного процесса производства [Неопубликованная рукопись к первому тому «Капитала»] // Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. М., 1974. Т. 49. С. 86–87.) Другими словами, рабский труд, кроме исключительных случаев на рынке труда, несовместим со сверхэксплуатацией труда. Чего нельзя сказать о труде наемном и, в меньшей степени, о крепостном.

Это принципиальный для нас момент. Превосходство капитализма над остальными формами товарного производства и его коренные отличия от них состоят в том, что в товар обращается не рабочий —то есть вся жизнь работника, включая моменты, считающиеся простоем с точки зрения производства — а скорее его рабочая сила, а именно время его существования, используемое для производства; при этом у рабочего остается в распоряжении еще и непроизводительное, с точки зрения капиталиста, время. Именно по этой причине, когда рабовладельческая экономика подчиняется мировому капиталистическому рынку, усиливается эксплуатация раба, т.к. теперь собственник заинтересован в сокращении непроизводительного времени и в том, чтобы привести производительное время в соответствие со временем жизни работника.

Как замечает Маркс: «Рабовладелец покупает своего рабочего так же, как он покупает свою лошадь. Теряя раба, он теряет капитал, который приходится возмещать новой затратой на невольничьем рынке»25. (Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 276) Таким образом, сверхэксплуатация раба, предполагающая увеличение его рабочего дня за физиологически возможные пределы и неизбежно приводящая к преждевременному истощению, смерти или неработоспособности, может существовать только при возможности легкого восполнения истраченной рабочей силы. «Какое фатально разрушительное влияние ни оказывали бы рисовые поля Джорджии и болота Миссисипи на человеческий организм, тем не менее, это разрушение человеческой жизни не настолько велико, чтобы его нельзя было возместить из обильных „заповедников“ в Виргинии и Кентукки. Экономические соображения, которые могли бы служить известной гарантией человеческого обращения с рабом, поскольку они отождествляют интерес хозяина с сохранением раба, с введением торговли невольниками превращаются, наоборот, в причину самого беспощадного отношения к рабу, так как, если его можно заместить новым рабом, привезенным из чужих негритянских „заповедников“, продолжительность его жизни становится менее важной, чем его производительность при жизни»26. (Cairnes J. The Slave Power. London, 1862. P. 110–111. Цит. по Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 276.) Обратные примеры доказывают то же самое: когда в Бразилии второй половины XIX в. производство кофе достигало пика, а работорговля была прекращена к 1850-м гг., рабский труд стал настолько малопривлекательным для землевладельцев юга, что они предпочитали использовать наемный труд, обеспеченный европейской миграцией, а также проводили политику искоренения рабства. Вспомним, что значительная часть рабов проживала в увядающих северо-западных регионах, занятых производством сахара, а развитие аграрного капитализма на юге предполагало их освобождение с целью создания свободного рынка труда. Создание этого рынка и закон 1888 г. об отмене рабства, венчавший серию мер в этом направлении (например, предоставление свободы детям рабов и т.д.) представляют собой интереснейший феномен. С одной стороны, этот шаг воспринимался как крайне радикальный, подрывающий основы имперского общества (монархия чуть более чем на год пережила закон 1888 г.) и даже не предполагающий никакой компенсации старым рабовладельцам; с другой стороны, в поисках возмещения они прибегали к мерам, которые должны были привязать работника к земле (в гражданский кодекс была включена статья, которая привязывала человека к его задолженности; система barracão* (Система barracão (порт. — барак, сарай) предполагает, что работник за свой труд получает не деньги, а специальные ваучеры / билеты, которые может обменять на товары или услуги в фирмах, принадлежащих работодателю. В настоящее время рассматривается как одна из форм рабства.) предполагающая настоящую монополю латифундиста на продажу товаров потребления внутри асьенды), а также предоставляли огромные кредиты пострадавшим землевладельцам.

Установление в Бразилии смешанной системы наемного и крепостного труда вместе с развитием открытой для мирового рынка экспортной экономики представляют один из путей установления капитализма в Латинской Америке. Мы можем наблюдать, что форма, которую принимали в данном случае производственные отношения, не сильно отличалась от режима труда, установившегося, например, на добыче селитры в Чили, где «система фишек» была эквивалентной barracão**. (При системе фишек (схожей с системой barracão) работник получал оплату не деньгами, а фишками, которые мог обменять на товары в лавках, принадлежавшей компании, на которую он работал.) При других обстоятельствах, особенно в процессе подчинения внутренних районов страны регионам, работающим на экспорт, отношения эксплуатации могли более отчетливо напоминать рабство, что не мешало рабочему, пока прибавочный продукт изымается торговым или ростовщическим капиталом, испытывать на себе эксплуатацию непосредственно со стороны капитала, которая также склонна принимать формы сверхэксплуатации27. (То же самое Маркс говорит о странах, «где труд еще формально не подчинен капиталу, хотя в действительности рабочий эксплуатируется капиталистом», приводя в пример Индию, «где райят ведет хозяйство как самостоятельный крестьянин, следовательно, его производство как таковое еще не подчинено капиталу, хотя ростовщик может вытянуть из него в форме процента не только весь его прибавочный труд, но даже, выражаясь капиталистически, часть его заработной платы». Маркс К. Капитал. Т. 3. Ч. 1. С. 235.) Тем не менее, капиталисту невыгодны крепостные отношения, поскольку они не позволяют напрямую управлять производством и, более того, сохраняют вероятность, пусть и теоретическую, того, что непосредственный производитель освободится от зависимости, в которую его ставит капиталист.

Однако нашей целью не является изучение ни особых экономических форм, существовавших в Латинской Америке до полного перехода на этап капиталистического производства, ни пути, по которому происходил этот переход. Мы стремимся только установить принцип, в соответствии с которым должно проводиться это исследование, принцип, который соотносится с реальным формированием зависимого капитализма: от торговли к производству, от связей с мировым рынком к влиянию, которое они оказывают на внутреннюю организацию труда, чтобы вернуться таким образом к рассмотрению проблемы торговли. Так как именно капитал создает свой тип обращения, а от него (или в том числе от него) зависит расширенное воспроизводство капиталистического типа производства в мировом масштабе: «здесь можно еще отметить, что поскольку лишь капитал обладает условиями производства капитала, стало быть, удовлетворяет этим условиям и стремится реализовать их, постольку всеобщей тенденцией капитала является образование во всех пунктах, где имеются предпосылки обращения, производственных центров обращения и ассимиляция этих пунктов, т.е. превращение их в пункты капитализирующегося производства или в пункты производства капитала»28. (Маркс К. Экономические рукописи 1857–1859 годов // Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. М., 1969. Т. 46. Ч.II. С. 25.)

Став однажды центром производства капитала, Латинской Америке пришлось создать собственный тип товарообращения, не похожий на тот, что сформировался в промышленных странах, и который породил зависимость. Чтобы воссоздать сложное, нужно обратиться к его деталям, которые могут сочетаться друг с другом, но при этом не быть идентичными. Понять особенности кругооборота капитала в зависимой экономик— значит пролить свет на само основание его зависимости от мирового капитализма.

4. Кругооборот капитала в зависимой экономике

Развивая товарное хозяйство в рамках мирового рынка, Латинской Америке приходится воспроизводить внутри себя производственные отношения, лежавшие у истоков формирования этого рынка и определявшие его природу и экспансию29. (Отметим, что первоначально это происходит в местах, непосредственно связанных с мировым рынком; капиталистический способ производства лишь постепенно, и даже в наши дни не в равной степени, подчиняет экономику целиком.) Но здесь пролегает глубокое противоречие: страны центра накапливают капитал на основе производительности труда, в то время как Латинская Америка в целях накопления вынуждена заниматься сверхэксплуатацией работника. Это противоречие определяет суть латиноамериканской зависимости.

Реальная основа для развития зависимости коренится в связях, соединяющих латиноамериканскую экономику с мировым капитализмом. Появившееся для удовлетворения требований капиталистического товарообращения латиноамериканское производство не зависит от удовлетворения внутреннего спроса, поскольку центр этого обращения составляют промышленные страны, и поэтому производство ориентировано на мировой рынок. Таким образом, с точки зрения зависимой страны, происходит обособление двух основных этапов кругооборота капитала — производства и обращения, что приводит к появлению в латиноамериканской экономике в специфическом виде неотъемлемого противоречия капиталистического производства, где капитал противостоит рабочему, так же как продавец товаров — их покупателю30 («Противоречие в капиталистическом способе производства: рабочие, как покупатели товара, важны для рынка. Но капиталистическое общество имеет тенденцию ограничивать рабочих минимумом цены как продавцов своего товара — рабочей силы». Маркс К. Капитал. Т. 2. Гл.XVI. С. 357. В этом замечании Маркс указывает на намерение рассмотреть в следующей главе теорию недопотребления рабочих, но, как отмечает Максимилиан Рюбель (Marx K. Le capital // Oeuvres. T.II. P. 1715), он так и не сделал этого. Некоторые ее положения были разработаны в: Маркс К. Экономические рукописи 1857–1859 годов // Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. М., 1969. Т. 46. [Очевидно, в первой ссылке речь идет о примечаниях, сделанных М. Рюбелем — издателем «Капитала» на французском языке. Однако Марини указывает только издательство (Pléiade), но не год используемой публикации, поэтому установить содержание замечаний Рюбеля затруднительно — Прим. пер.].

Это ключевой момент для понимания характера экономики Латинской Америки. Для начала необходимо принять во внимание, что в промышленных странах, где накопление капитала происходит за счет производительности труда, это противопоставление для рабочего, как производителя и потребителя, имеет двойной характер и хотя и может быть эффективным, но встречает определенное противодействие в той форме, которую принимает кругооборот капитала. Так происходит несмотря на то, что капиталу выгоднее производственное потребление рабочего (т.е. потребление средств производства, применяемых последним в процессе труда) и он склонен недооценивать личное потребление (используемое работником для восстановления сил), которое рассматривается как непроизводительное31, (На самом деле, как показал Маркс, оба типа потребления, с точки зрения капитала, относятся к производительному потреблению. Более того, «индивидуальное потребление рабочего непроизводительно для него самого, так как оно воспроизводит лишь индивидуума с его потребностями; оно производительно для капиталиста и для государства, так как оно есть производство силы, создающей чужое богатство». Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 586.) это характерно исключительно для стадии производства*. (См. подробнее: «Потребление рабочего бывает двоякого рода. В самом производстве он потребляет своим трудом средства производства и превращает их в продукты более высокой стоимости, чем стоимость авансированного капитала. Это — его производственное потребление. Это — в то же время потребление его рабочей силы капиталистом, который купил ее. С другой стороны, рабочий расходует деньги, уплаченные ему при купле его рабочей силы, на приобретение жизненных средств. Это — его индивидуальное потребление. Следовательно, производственное и индивидуальное потребление рабочего совершенно различны между собой. В первом он функционирует как движущая сила капитала и принадлежит капиталисту; во втором он принадлежит самому себе и выполняет жизненные функции вне производственного процесса. Результатом первого является существование капиталиста, результатом второго — существование самого рабочего». Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 584.) С началом стадии реализации товара это противоречие, существовавшее между личным потреблением и воспроизводством капитала, исчезает, как только потребление (в том числе со стороны капиталистов и непроизводительных слоев вообще) восстановит капитал в форме, необходимой для начала нового цикла, т.е. в форме денег. Таким образом, личное потребление рабочих является решающим фактором в создании спроса на производимые товары, оставаясь одним из условий для того, чтобы ход производства по должному пути превращался в ход обращения32 («Индивидуальное потребление рабочего и индивидуальное потребление той части прибавочного продукта, которая не подлежит накоплению, охватывает все индивидуальное потребление. Поэтому потребление, взятое в целом — и как индивидуальное и как производительное потребление,— входит в кругооборот Т ‘ в качестве его условия». Маркс К. Капитал. Т. 2. С. 108.) Благодаря посредничеству, установившемуся в ходе борьбы работников с их хозяевами за закрепление уровня заработной платы, два типа потребления рабочего должны дополнять друг друга в ходе кругооборота капитала, преодолевая таким образом свое изначальное противопоставление. Более того, это одна из причин, по которой динамика [капиталистической] системы стремится к стабилизации через относительную прибавочную стоимость, предполагающую, в конечном счете, удешевление товаров, составляющих личное потребление рабочего.

В экспортоориентированной латиноамериканской экономике все происходит иначе. Поскольку здесь обращение отделяется от производства и совершается прежде всего на внешнем рынка, личное потребление рабочего не влияет на реализацию продукта, хотя и определяет размер прибавочной стоимости. Из этого вполне естественно следует, что система максимизирует эксплуатацию рабочего без оглядки на условия для его восстановления, в том случае если он может быть заменен за счет привлечения новых рабочих рук в производственный процесс. Трагедия трудящихся Латинской Америки состоит в том, что эта возможность широко применяется: наличие резервной армии труда среди индейцев (как в Мексике) или вызванные технологическим прогрессом миграционные волны, связанные с переселением европейцев (как в Южной Америке) вплоть до начала XX в. позволяли постоянно увеличивать число рабочих. В результате восторжествовал курс на сокращение личного потребления рабочего и, как следствие, на сверхэксплуацию труда.

Итак, экспортная экономика это не просто результат специализации производства, укоренившейся в международной экономике: это общественный строй, основанный на капиталистическом способе производства, где до крайней степени обострились свойственные этому способу противоречия. Раз возникнув, этот строй определяет особый тип отношений эксплуатации, на котором он основывается и создает кругооборот капитала, воспроизводящий зависимость в рамках международной экономики на все более высоком уровне.

Именно так личное потребление рабочего приносится в жертву во имя экспорта на мировой рынок, что ограничивает уровень внутреннего спроса и оставляет для производства единственный выход — на внешний рынок. Полученный за счет этого рост прибыли одновременно создает для капиталиста возможность поддерживать потребительские ожидания, не совпадающие с внутренним производством (и ориентированные на мировой рынок), ожидания, которые должны быть удовлетворены посредством импорта. Разделение между личным потреблением, заложенным в зарплате, и личным потреблением, обусловленным не идущей на накопление прибавочной стоимостью, дает начало стратификации внутреннего рынка, которая также означает разграничение сфер обращения: в то время как «низшие» сферы обращения, куда вовлечены рабочие и которые система стремится сократить, основаны на внутреннем производстве, не касающиеся рабочих «высшие» сферы, которые система старается расширить, связаны с внешним производством через торговлю и импорт* (Под низшими сферами обращения понимаются товары потребления, под высшими —предметы роскоши.)

Достигнутое на мировом рынке равновесие между экспортом сырья и продуктов со стороны Латинской Америки и импортом промышленных товаров потребления из Европы скрывает разрыв в латиноамериканской экономике, выраженный в растущей разнице личного потребления в двух противоположенных сферах. Когда мировой капитализм достигнет определенного уровня развития, Латинская Америка вступит на путь индустриализации, который будет вынуждена проходить, отталкиваясь от основ собственной экспортной экономики. Глубокое противоречие, характерное для кругооборота капитала при подобной экономике и его воздействие на эксплуатацию труда, имеют определяющее влияние на курс индустриального развития Латинской Америки и объясняют множество проблем и тенденций, свойственных для него в настоящий момент.

5. Процесс индустриализации

У нас нет возможности проанализировать здесь процесс индустриализации в Латинской Америке, а тем более принять участие в современных дискуссиях о месте, занимаемом в ней импортозамещением33. (Идея импортозамещающей индустриализации является основной составляющей идеологии дессарольизма, главным эпигоном которой была Экономическая комиссия ООН для Латинской Америки и Карибского бассейна (ЭКЛАК); классическим трудом по этой теме является работа Марии да Консейсау Табарес об индустриализации в Бразилии, впервые опубликованная в США: The Growth and Decline of Import Substitution in Brazil // Economic Bulletin for Latin America. 1964. Vol.IX. No.1 (March). В последние годы эта идея стала предметом дискуссий, в ходе которых роль импортозамещения в процессе индустриализации Латинской Америке, если и не была пересмотрена как менее значительная, то, по крайней мере, была уточнена; хорошим примером здесь может послужить статья Дональда Л. Хаддла: Reflexões sobre a industrialização brasileira: fontes de crescimento e da mudança estrutural—1947/1963 // Revista Brasileira de Economía. 1969. Vol. XXIII. No.2. (junio). С другой стороны, некоторые авторы заинтересовались изучением положения промышленности в латиноамериканской экономике до начала импортозамещения, для исследований по этой теме большую важность имеет труд Ваньи Бамбирра: Hacia una tipología de la dependencia. Industrialización y estructura socioeconómica. [Santiago de Chile], 1971.) Для поставленных нами целей достаточно отметить, что каким бы значимым ни было промышленное развитие в экспортной экономике (и следовательно в границах внутреннего рынка), даже такие страны, как Аргентина, Мексика, Бразилия и др., так и не построили подлинно индустриальной экономики, которая (определяя цель и характер накопления капитала), предполагала бы качественное изменение их экономического развития. Наоборот, промышленность продолжает подчиняться задачам производства и экспорта сырья, которые составляют жизненный центр процесса накопления34. (Интересно, что сопутствующая экспорту промышленность представляет наиболее активно функционирующий промышленный сектор экспортной экономики. Так, доступные данные показывают, что в 1895 г. в Аргентине капитал, вкладываемый в отрасли производства, направленные на внутренний рынок, составлял около 175 млн песо против 280 млн вложенных в отрасли, связанные с экспортом; в первом случае на одну фирму, действующую как правило в области кустарного производства, в среднем приходилось 10 млн песо, во втором — более 100 млн. См. Conde R.C. Problemas del crecimiento industrial. Buenos Aires, 1965.) Только когда кризис международной капиталистической экономики, случившийся между двумя мировыми войнами, воспрепятствовал накоплению, основанному на экспортном производстве, тогда центр накопления сместился в сторону промышленности, дав начало нынешней индустриальной экономике, преобладающей сейчас в регионе.

С нашей точки зрения это значит, что высшая сфера обращения, связанная с внешним предложением промышленных потребительских товаров, перемещает свой центр тяжести на внутреннее производство, проходя в общих чертах по тому же пути, что и низшая сфера обращения, связанная с трудящимися массами. Тогда могло показаться, что причудливое развитие экспортной экономики начало выправляться, и что зависимый капитализм стал принимать очертания классических промышленных стран. Именно на этом основании в 1950-х гг. расцветали различные т.н. дессарольистские течения, предполагавшие, что социально-экономические проблемы формирования латиноамериканского общества обострялись по причине недостаточного развития капитализма, и что ускорение его развития разрешит их, заставив исчезнуть*. (См. подробнее текст А. Сотело Валенсии в данном сборнике.)

На самом деле мнимое сходство зависимых и классических индустриальных экономик скрывает глубокие различия, которые капиталистическое развитие не смягчает, а только усиливает. Переориентация [производства] на внутренний спрос, обеспеченный ненакопленной прибавочной стоимостью, предполагает специфический и радикально отличающийся от действующего в классической экономике механизм создания внутреннего рынка, который будет иметь тяжелые последствия для той формы, что примет зависимая промышленная экономика.

В классической капиталистической экономике формирование внутреннего рынка является ответом на накопление капитала: разделив продукт и средства производства, капитал создает не только наемного работника, т.е. трудящегося, не обладающего ничем, кроме своей рабочей силы, но также создает и потребителя. В самом деле, средства существования рабочего, раньше производимые непосредственно им самим, теперь включены в капитал в качестве элементов его переменной части, и попадают к рабочему в виде зарплаты, как только покупается его труд35. (Расширенное воспроизводство этих отношений, по существу является капиталистическим воспроизводством. См. прежде всего: Маркс К. Капитал. Т. 1. Гл. XXIV.) Следовательно, существует тесная связь между темпами накопления и расширением рынка. Возможность для промышленного капиталиста получить на внешнем рынке дешевые продукты питания, необходимые рабочим, укрепляет связь между накоплением и рынком при увеличении той части личного потребления рабочего, которая связана с поглощением промышленных товаров. Вот почему промышленное производство при данном типе экономики концентрируется прежде всего на товарах широкого потребления и стремится к их удешевлению как только они включаются напрямую в стоимость рабочей силы* (Т.е. их стоимость начинает входить в стоимость воспроизводства рабочей силы.) и таким образом в норму прибавочной стоимости — в той мере, в которой условия борьбы между рабочим и его хозяином позволяют приблизить зарплаты к стоимости труда. Мы уже рассматривали, почему это является ключевой причиной, по которой классическая капиталистическая экономика должна стремиться к увеличению производительности труда.

Результатом развития накопления, основанного на производительности труда, является увеличение прибавочной стоимости, а следовательно, и спроса, созданного за счет ее ненакопленной части. Другими словами, непроизводительные классы наращивают личное потребление, что расширяет ориентированную на них сферу обращения. Как следствие, растет производство не только промышленных товаров потребления, но и предметов роскоши36. (Маркс К. Капитал. Т. 1. C.455 и далее.) Таким образом, обращение стремится разъединиться на две сферы тем же способом, о котором мы говорили применительно к латиноамериканской экспортной экономике, но с существенной разницей: расширение более высокой сферы является следствием изменения условий производства, и оно становится возможным, поскольку при повышении производительности труда часть общего объема личного потребления, приходящаяся на рабочих, снижается в реальном выражении. Связь, существующая между двумя сферами потребления, ослабляется, но не разрушается.

Другой противостоящий этому разрыву фактор заключается в форме расширения мирового рынка. Дополнительный спрос на предметы роскоши, существующий на внешнем рынке, неизбежно ограничен, т.к., во-первых, при торговле между странами, производящими эти товары, рост одной страны предполагает отставание другой, что толкает последнюю на введение защитных механизмов; во-вторых, при товарообмене с зависимыми странами этот спрос ограничивается высшими классами и поэтому он будет сдерживаться из-за высокой концентрации доходов, обусловленной сверхэксплуатацией труда. Для того чтобы производство предметов роскоши могло расширяться, они должны сменить свое назначение, превратившись в продукты широкого потребления непосредственно внутри индустриальной экономики. Начиная со второй половины XIX в., обстоятельства, позволяющие осуществить повышение реальной заработной платы, включают в себя обесценивание продуктов питания и возможности внутреннего распределения части излишка, изъятого у зависимых стран; это помогает — по мере расширения личного потребления рабочих — противостоять существующим на уровне обращения подрывным тенденциям. Индустриализация37 (Мы применяем термин «индустриализация» для обозначения процесса, в ходе которого промышленность, обеспечивая глобальные качественные изменения старого общества, сама становится центром накопления капитала. Именно поэтому мы полагаем, что индустриализация не происходит при экспортной экономике, несмотря на наблюдаемую в ней активность промышленности.) в Латинской Америке осуществлялась на иных основаниях. Постоянное сжатие личного потребления работника, вызываемое экспортной экономикой, позволяет создать лишь слабую промышленность, растущую только под влиянием внешних факторов (таких как конъюнктурный торговый кризис, сокращение положительного торгового баланса, вызванное уже рассмотренными причинами), которые частично закрывают доступ к высшей сфере потребления в импортной торговле38. (Бразильский историк, говоря о кампании за повышение таможенных тарифов, начатых бразильскими промышленниками в 1928 г., совершенно точно описывает механизм расширения промышленного сектора в экспортной экономике: «Под давлением снижения спроса на ткани плохого качества в сельской местности, ставшего следствием падения цен на кофе — средняя цена за 60-килограммовый мешок снизилась с 215 109 реалов в 1925 до 170 719 в 1926 гг.— некоторые фирмы с середины 1920-х гг. начали специализироваться на производстве тонких тканей и тканей средней плотности. Проникнув в этот сегмент рынка, они начали испытывать конкуренцию со стороны англичан, которых обвиняли в применении „демпинга“ для уничтожения местного производства. Промышленные центры объединились в рамках этой кампании с целью увеличения тарифов на хлопковые ткани и ограничения импорта оборудования, при этом утверждалось, что рынок не выдержит роста текущей производственной мощности». (Fausto B. A revolução de 1930. Historiografía e história. São Paulo, 1970. Pp. 33–34). Показательный эпизод: падение цен на кофе снизило и покупательную способность рабочих, и вместе с этим возможности импорта удовлетворить высокую сферу обращения, что спровоцировало движение промышленников за вытеснение импорта с рынка и получение прибыли от более выгодных цен, которых они могли добиться таким образом. Как мы увидим, этот тропизм латиноамериканской промышленности был характерен не только для старой экспортной экономики [Буквально, тропизм — это реакция клетки относительно различных раздражителей. В данном случае речь идет о том, что промышленность Латинской Америки меняла формы и векторы своего развития под давлением внешних факторов.— Прим. ред.].) Как мы показали, сочетание этих факторов с определенного момента ускоряет промышленное развитие и способствует качественному росту зависимого капитализма. Таким образом, индустриализация Латинской Америки не создает собственного внутреннего спроса, как это происходило в классических капиталистических экономиках, а появляется с целью удовлетворения уже существующего спроса и формируется в зависимости от рыночных запросов со стороны развитых стран.

В начале латиноамериканской индустриализации трудящиеся не играли значительной роли в создании спроса. Промышленность, сформировавшаяся в описанной выше рыночной структуре, где уровень цен был призван помешать росту широкого потребления, не имеет оснований стремиться к чему-то другому. Объем спроса в тот момент превосходил предложение, из-за чего перед капиталистом не стояло проблемы создания рынка для сбыта своих товаров — скорее наоборот. Кроме того, даже дальнейшее совпадение спроса с предложением не потребовало от капиталиста немедленного расширения рынка, хотя раньше заставляло его играть на разнице между ценой производства и рыночной ценой товара, то есть на увеличении прибыли за счет цены единицы продукта. Для этого увеличения промышленный капиталист с одной стороны форсирует подъем цен, используя монопольное положение, созданное в ходе мирового торгового кризиса и усиленное таможенными барьерами. С другой стороны, так как из-за низкого технологического развития стоимость производства определяется прежде всего уровнем зарплат, промышленный капиталист привлекает избыточную рабочую силу, созданную той же экспортной экономикой в период кризиса (вынуждающего экспортный сектор увольнять работников), для оказания давления на заработную плату в целях ее снижения. Капиталист, таким образом, получает возможность поглощать большой объем рабочей силы, что, при интенсификации труда и удлинении рабочего дня, ускоряет концентрацию капитала в промышленном секторе.

Отрываясь таким образом от характерного для экспортной экономики товарооборота, зависимая промышленная экономика воспроизводит накопление капитала в специфической форме, основанной на сверхэксплуатации труда. Следом воспроизводится соответствующий такому накоплению тип товарооборота — хоть и в видоизмененной форме: происходит не просто размежевание между производством и обращением товаров под воздействием мирового рынка, а разделение на высшую и низшую сферы обращения внутри экономики. В отличие от классической капиталистической экономики, это разделение не сглаживается и приобретает все более глубинный характер.

Промышленность Латинской Америки, производящая товары, не являющиеся или в малой степени являющиеся частью народного потребления, не зависит от того, сколько получают местные работники. Данное явление имеет двойной смысл. Во-первых, стоимость этих промышленных товаров не определяет стоимость рабочей силы, потому как не составляет значительной части потребления рабочего; что, в свою очередь, не приводит к обесцениванию товаров, которое повлияло бы на размер прибавочной стоимости. Это позволяет промышленнику не беспокоиться об увеличении производительности труда ради снижения стоимости единицы продукции и удешевления труда, а наоборот побуждает его к увеличению прибавочной стоимости через рост эксплуатации работника (экстенсивной или интенсивной) и, как следствие, к снижению заработной платы ниже обычных пределов. Во-вторых, возникшая обратная связь между изменившимся предложением товаров и покупательной способностью рабочих, где первое растет за счет снижения второй, не создает для капиталиста проблем в сфере обращения, поскольку, как мы отметили ранее, промышленные товары не являются важной составляющей личного потребления рабочего.

Ранее мы говорили, что по достижению определенного этапа, в зависимости от конкретной страны39, (Например, в Аргентине и Бразилии это произошло в десятилетие между 1940 и 1950 гг., при чем в первой раньше, чем во второй.) предложение промышленных товаров по большей части совпадает с существующим спросом в высшей сфере обращения. Тогда появляется необходимость расширить потребление промышленных товаров, которая возникает в тот момент, когда в классической экономике товары роскоши становятся предметом широкого потребления. У зависимой индустриальной экономики возникает две возможности для приспособления к этому: расширить потребление средних слоев за счет ненакопленной прибавочной стоимости, либо же пробовать повышать производительность труда, как необходимое условие удешевления товаров.

Второй способ обычно способствует качественному изменению основы накопления капитала и позволяет изменить личное потребление рабочего за счет включения в него промышленных товаров. При применении только этого способа, центр накопления сместится с эксплуатации работника на рост его производительной силы труда. Однако последний частично нейтрализуется за счет расширения потребления средних слоев, что предполагает рост их доходов, обеспеченных, как мы знаем, за счет прибавочной стоимости и, как следствие, за счет давления на уровень заработной платы трудящихся. Осуществить переход от одного типа накопления к другому сложно, и происходит он крайне медленно, но и его достаточно, чтобы запустить механизм, который в перспективе будет препятствовать этому переходу, выводя на новый путь поисков решения проблем, которые стоят перед промышленной экономикой.

Этот механизм, призванный увеличить производительность труда,— использование зарубежных технологий.

6. Новый виток спирали

Известный факт, что индустриализация Латинской Америки изменяет структуру ее импорта путем снижения доли предметов потребления и их замены на сырье, полуфабрикаты и оборудование, предназначенные для промышленности. Тем не менее, перманентный кризис внешнеэкономических отношений региона не позволяет удовлетворять растущие потребности постоянного капитала в вещественных элементах исключительно за счет торгового обмена. Именно поэтому особое значение приобретает привлечение иностранного капитала в форме инвестиций и прямых вливаний в промышленность.

Легкость, с которой Латинская Америка прибегает к импорту иностранного капитала, не случайна. Она обусловлена новой формой международной капиталистической экономики, возникшей после мировой войны. К 1950-м гг., когда был преодолен кризис, сохранявшийся с 1910-х гг., экономика была поставлена под контроль Соединенных Штатов. Этот успех, достигнутый за счет концентрации капитала в общемировом масштабе, сосредоточил в руках крупных империалистических корпораций колоссальные ресурсы, которым необходимо искать приложение заграницей. Отличительная черта этого периода в том, что вливания капитала в периферию были ориентированы преимущественно на промышленный сектор.

Вместе с этим, пока происходила дезорганизация мировой экономики*, (Т.е. до 1950-х гг.) развивалась промышленная база периферии, предлагавшая хорошие возможности для прибыли, благодаря сверхэксплуатации труда. Но этот факт не был ни единственным, ни, тем более, решающим. В течение того же периода в странах центра наблюдалось активнейшее развитие производства средств производства. С одной стороны, это привело к тому, что создаваемое там оборудование, всегда более совершенное, должно было применяться в производственном секторе стран периферии; таким образом, у экономик центра возник интерес к запуску индустриализации** (Стран периферии.) с целью создания рынка для своей тяжелой промышленности. С другой стороны, поскольку темпы технологического развития в странах центра снизили срок замещения основного капитала почти вдвое40, (См. Mandel E. Tratado de economía marxista. México, 1969.) у этих стран возникла необходимость экспортировать на периферию устаревшие машины и оборудование, прежде чем они полностью не обесценились.

Латиноамериканская индустриализация таким образом связывается с новым международным разделением труда, в рамках которого зависимым странам передаются низшие ступени промышленного производства (отметим, что черная металлургия, являвшаяся решающим признаком классической промышленной экономики, теперь концентрируется в таких странах, как Бразилия, которые уже экспортируют сталь), сохраняя за империалистическим центром более высокие ступени (такие как производство компьютеров и тяжелая электронная промышленность в целом, открытие новых источников энергии, например, ядерной и т.д.) и монополию на соответствующие технологии. Развивая эту тему далее, в международной экономике можно выделить уровни, на которые выходят не только новые, но и старые промышленные страны. Так, и в производстве стали, и в производстве транспортных средств Западная Европа и Япония успешно конкурируют с США, но они все еще не способны на это в деле производства станков, особенно автоматизированных41. (С 1960 по 1966 гг. продукция станкостроения США выросла вдвое, за это же время в Западной Европе оно увеличилось только на 60 %, в Японии — на 70 %. Кроме того, в США быстрыми темпами развивается производство автоматизированных комплексов, стоимость которых достигла 247 млн долларов в 1966 г., против 43,5 млн в Западной Европе и лишь 2,7 млн долларов в Японии. См. подсчеты в Mandel E. Europe versus America? Contradictions of Imperialism. London, 1970. P. 80.) Здесь мы сталкиваемся с новой иерархией мировой капиталистической экономики, основанной на переопределении международного разделения труда, происходившего в течение последних пятидесяти лет*. (Работа Р.М. Марини была написана в самом начале 1970-х гг., т.е. до нового витка международного разделения труда, связанного с переносом основного промышленного производства из стран центра на периферию.)

Как бы там ни было, ситуация, при которой зависимые промышленные страны начинают искать за рубежом технологии, позволяющие им ускорить свое развитие, увеличив производительность труда, приводит к значительному притоку капитала со стороны стран центра, который и обеспечивает желанные технологии. Мы не собираемся изучать последствия, свойственные различным формам технологического заимствования, будь то безвозмездная передача или прямое вложение иностранного капитала — с точки зрения нашего исследования это не имеет большого значения. Нас волнует только характер этих технологий и их влияние на расширение рынка.

Технологический прогресс предполагает экономию рабочей силы, которую и с точки зрения времени, и с точки зрения труда, рабочий должен приложить для производства конкретного количества продуктов. Естественно, что на мировом уровне это приводит к сокращению времени производительного труда в отношении ко всему времени, наличному для производства, что в капиталистическом обществе проявляется через сокращение числа рабочих при одновременном росте части населения, вовлеченной в непроизводительную деятельность, включающую сферу обслуживания — а также паразитических слоев, освобожденных от участия в общественном производстве товаров и услуг. Это специфическая форма, которую принимает технологическое развитие в обществе, основанном на эксплуатации, но отнюдь не общий принцип этого развития. Именно поэтому зависимые страны, обладающие огромным количеством рабочих рук, получают рекомендации, как применять технологии, задействующие большее количество рабочей силы, что позволяет поддерживать уровень занятости; это представляет собой двойной обман: они восхваляют менее технологичный путь развития и не разделяют технику как таковую и ее влияния на капиталистическое общество.

Более того, эти рекомендации пренебрегают конкретными условиями, в которых технологический прогресс внедряется в зависимых странах. Это внедрение, как мы отметили, больше зависит не от получаемых [в ходе него] преимуществ, а скорее от объективной динамики процесса накопления в мировом масштабе. Именно она привела к тому, что международное разделение труда приняло новую форму, в рамках которой открылись новые источники для ускоренного распространения технического прогресса. Вытекающие из этого последствия для положения рабочих зависимых стран не могут существенно отличаться от тех, что являются неотъемлемой частью капиталистического общества: сокращение производительной и увеличение непроизводительной частей населения. Но эти последствия неизбежно видоизменяются в условиях, характерных для зависимого капитализма.

Именно так, воздействуя на производственную структуру, основанную на большей эксплуатации рабочих, технический прогресс позволяет капиталисту увеличивать трудовой ритм рабочего и в тоже время сохранять тенденцию к оплате труда ниже его реальной стоимости. Решающую роль в этом играет связь новых технологий производства с промышленными отраслями, ориентированными на выпуск таких типов товаров, которые могут стать предметами широкого потребления в развитых странах, чего ни при каких условиях не произойдет в зависимых обществах. Пропасть между уровнем жизни рабочих и тех слоев, что питают высшую сферу обращения, неизбежно приводит к тому, что именно для последних предназначаются такие товары как автомобили, бытовая техника и т.д. В этом отношении, поскольку данные товары не входят в потребление рабочих, то обусловленный технологиями рост производительности в этих отраслях производства увеличивает прибыли не через рост нормы прибавочной стоимости, а только посредством увеличения массы реализуемой стоимости. Проникновение технического прогресса в зависимую экономику сопровождается таким образом усилением эксплуатации рабочего именно из-за того, что накопление остается в своей основе зависимым не от повышения нормы прибавочной стоимости, а от увеличения общей массы стоимости — и как следствие прибавочной стоимости.

Итак, сконцентрировавшись в значительной степени в отраслях производства предметов роскоши, техническое развитие, в конечном счете, создает серьезные проблемы для их реализации. Способы, применяемые для решения этих проблем, связаны с вмешательством государства (увеличение бюрократического аппарата, субсидии производителям и кредитование потребления предметов роскоши), а также с инфляцией и направлены на перенесение покупательной способности из низшей сферы обращения в высшую; это приводит к еще большему снижению реальной заработной платы, для обеспечения достаточного излишка для передачи дохода*(Непроизводительным слоям.) Но по мере того как подобным образом сужается потребительская способность рабочих, исчезает какая-либо возможность для стимулирования применения технологий в производственных секторах, служащих для удовлетворения народного потребления. Поэтому не вызывает удивления, что в то время как производство предметов роскоши растет ускоренными темпами, области промышленности, направленные на массовое потребление (так называемые традиционные производства), находятся в стагнации или вовсе деградируют.

В той мере, в какой тенденция к сближению двух областей торговли, наблюдавшаяся с определенного момента, осуществлялась крайне медленно и сталкивалась с трудностями, она не смогла развиваться дальше. Наоборот, происходит новый разрыв между двумя областями, поскольку снижение уровня жизни рабочих масс становится необходимым условием для расширения спроса со стороны слоев, живущих за счет прибавочной стоимости. Производство, основанное на сверхэксплуатации труда, воспроизводит соответствующий ему тип товарообращения и в то же время отделяется от производственного аппарата, связанного с нуждами народного потребления. Расслоение этого аппарата на то, что называют «динамичными отраслями» (производственные отрасли предметов роскоши и средств производства, предназначенных главным образом для этих же отраслей) и «традиционными отраслями», отражает приспособление структуры производства к структуре обращения, свойственной зависимому капитализму.

Но сближение зависимой промышленной модели с экспортной экономикой на этом не прекращается. Распространение технического прогресса в условиях сверхэксплуатации труда неизбежно ограничивает внутренний рынок, что противоречит необходимости реализовывать постоянно растущую массу стоимости (т.к. накопление зависит, прежде всего, от нее, а не от прибавочной стоимости). Это противоречие не может быть разрешено через расширение высшей сферы потребления внутри экономики за пределы, установленные сверхэксплуатацией. Другими словами, спрос на товары роскоши не может расширяться за счет рабочих, из-за постоянного сжатия их заработной платы, исключающего их из этого типа потребления. Зависимая промышленная экономика не только должна была бы считаться с огромной резервной армией труда, она также вынуждена ограничивать потребление предметов роскоши капиталистами и верхушкой средних слоев. С определенного момента (который точно можно отнести к середине 1960-х гг.) это создает необходимость расширения за счет экспорта, а значит и необходимость заново запускать — хотя уже и на промышленной основе — кругооборот капитала, чтобы частично сосредоточить обращение на мировом рынке. Экспорт промышленных товаров — как необходимых, так и предметов роскоши — таким образом становится спасительной схемой для экономики, неспособной справиться с сохраняющимися в ней разрушительными явлениями. От проектов интеграции региональной и субрегиональной экономики до разработки агрессивной политики в области международной конкуренции — все способствует восстановлению в Латинской Америке старой модели экспортной экономики.

В последние годы наиболее ярко эти тенденции проявляются в Бразилии, что заставляет наc говорить о субимпериализме42. (Работы, посвященные этой теме, объединены в моей книге: Subdesarrollo y revolución. México, 1969. Первая из них была изначально опубликована под заголовком: Brazilian Interdependence and Imperialist Integration // Monthly Review. 1965. Vol. XVII. No. 7. (December).) Мы не собираемся погружаться в эту тему, т.к. понятие субимпериализма не сводится исключительно к экономике и не может быть полностью раскрыто без обращения к политике и социологии. Ограничимся указанием на то, что в широком смысле субимпериализм — это не специфический бразильский феномен и не аномалия в развитии зависимого капитализма*. (Подробнее о проблеме субимпериализма Р.М. Марини говорит в своем докладе: Зависимое капиталистическое накопление и сверхэксплуатация труда (1972) // Научно-просветительский журнал «Скепсис». URL: https://scepsis.net/library/id_3966.html.) Действительно, условия, присущие бразильской экономике, позволили далеко продвинуться индустриализации и даже создать тяжелую промышленность, это же касается условий, характерных для политической жизни, противоречия которой породили милитаристское государство прусского типа и позволили установиться субимпериализму в Бразилии**. (Р.М. Марини имеет в виду период военной диктатуры, установившейся в Бразилии в 1964–1985 гг. За это время военным удалось распространить свое политическое и экономическое влияние также и на соседние страны, что и позволяет Марини говорить о бразильском субимпериализме.) Но не менее верно и то, что субимпериализм — всего лишь особая форма, которую принимает индустриальная экономика, развивающаяся в рамках зависимого капитализма. В Аргентине или в Сальвадоре, Мексике, Чили и Перу главные черты диалектики зависимого капиталистического развития не отличаются существенно от того, что мы стремились здесь проанализировать.

Использовать эту линию анализа для изучения конкретных социальных структур Латинской Америки, применять это исследование для определения условий, в которых разворачивается классовая борьба, и предлагать четкие перспективы социальным силам, вовлеченным в уничтожение уродливых конструкций зависимого капитализма — этот теоретический вызов стоит сегодня перед марксистами Латинской Америки. То, как мы ответим на него, несомненно, окажет значительное влияние на итог, к которому придет политический процесс, наблюдаемый нами сегодня.

1972 г.

11.03.2024

↑