Оригинал статьи был первоначально опубликован на сайте Ревкульт
Автор: Илья Ляпин
Концентрация капитала в современном мире имеет конкретное географическое пространство. Сегодня оно сужается до уровня отдельных городов. Их возросшее влияние на мировые процессы отмечено многими исследователями, вследствие чего, появился новый термин – «глобальные города».
Глобальные города стали точками опоры глобального капитализма, в них сосредоточены главные центры финансового и административного влияния, там же находятся основные коммуникационные сети управления стратегическими процессами. Интенсивность взаимодействий физического и экономического характера зачастую намного выше, чем взаимодействие этих городов с остальными частями стран, в которых эти города находятся, благодаря чему создается новая, обособленная география. Сами же глобальные города теперь играют роль центра притяжения и своеобразного входа в глобальную сеть потоков капитала и городских ресурсов для неурбанизированных частей разных стран.
Как результат, мы имеем отчетливое «ядро» глобальной капиталистической системы и можем проследить, где и как аккумулируется богатство. Однако, эта «география», мало сопоставима с другими «географиями», в частности, с тем, как распределено глобальное население. Из сравнения схематических карт 1 и 2 видно, что в местах с самым большим количеством населения зачастую имеется небольшое количество глобальных городов, и общая интенсивность экономического взаимодействия относительно мала (Передняя Азия, Юго-Восточная Азия, Латинская Америка и т.д.) А некоторые части света и вообще практически «выпали» из этой глобальной сети, в частности, почти вся Африка. Тем самым, мы видим систему диспропорции и большие массы населения, исключенные из системы распределения капитала и благ, и, соответственно, всеми силами пытающиеся в эту систему попасть.
Подобный дисбаланс вызывает целую серию сопутствующих процессов. Основной из них, это маргинализация и растущее социально-культурное и экономическое отставание этих регионов и людей, в них проживающих. Распространённое капиталистическое мышление конструирует из них обобщенного «Другого», отличного от себя и не способного достичь подобных успехов, благодаря каким-то культурным, расовым или религиозным особенностям. Это, по сути своей, очень колониальное, расовое мышление, однако, находящее отклик в академических кругах и кампусах университетов, в частности, в рамках курсов по Globalization and Development, где, например, для выхода из состояния крайней нищеты, авторы советует африканским и азиатским крестьянам есть меньше сахара, для экономии.
Периферия и проживающие там массы людей, с одной стороны, полезны капиталистической системе, как постоянный резерв дешевой и многочисленной рабочей силы, как широкий рынок сбыта, ресурсная база, или попросту как свалка для отходов.
С другой стороны, население этих регионов представляет опасность для глобальных городов и более развитых стран. Стремительная миграция нарушает комфортную гомогенность привилегированных обществ: расовую, культурную и социальную. В результате, старые понятия о границах и внешней и внутренней политике стираются: привилегированные и эксплуатируемые группы начинают жить в непосредственной близости друг к другу в пространстве больших городов, что порождает новые опасности и угрозы капиталистической системе, от которых она уже не может полностью отгородиться государственной границей. Границы стираются, и борьба уже ведется внутри глобальных городов. Реакцией на это стало изменение городской инфраструктуры и системы безопасности, получившее название «военный урбанизм».
Суть этого явления довольно наглядно можно объяснить через описываемый Мишелем Фуко эффект бумеранга, а именно — перенос колониальных практик, используемых на периферии, в саму метрополию. Это своего рода внутренняя колонизация, использование колониального мышления и способов управления внутри метрополии.
Эти тенденции существуют в системе правоохранительных органов, службах реагирования, организации безопасности и т.д.
«Ролевыми моделями» для происходящего сейчас в глобальных городах являются те места, которые испытывают или недавно испытывали оккупационное или колониальное управление, к примеру Западный берег реки Иордан или Йоханнесбург. Неудивительно, что именно израильские компании являются одними из самых известных и влиятельных экспортеров технологий городского наблюдения и безопасности.
Главной особенностью «военного урбанизма» является создание защищенных анклавов – мест, огражденных серией барьеров и контрольных пунктов от свободного в них доступа неавторизованных жителей, или, проще говоря от тех, кого система определяет в качестве неблагонадежных.
Таким образом, формируется архитектура пространственного контроля и профилирования собственного населения, схожая для всех глобальных городов и похожая на те места, в которых колониальные практики нашли свои самые красноречивые проявления. Для этого используются заграждения, пункты досмотра и фильтрации, устроенные таким образом, чтобы легко перекрыть доступ жителей к этим анклавам, а также разрушить их систему связи, координации и транспортную инфраструктуру.
Таким образом, при надобности эти анклавы будут отрезаны от доступа к важным городским ресурсам, что является серьезным инструментом политического и экономического давления. Структура этих барьеров практически аналогична с их чисто военными аналогами, что довольно логично вытекает из их предназначения. Особенно это хорошо можно проследить на примере сравнения Нью-Йорка с Сектором Газа и Йоханнесбургом. Так ли много различий в практиках зонирования и контроля за населением в этих местах? Они определенно есть, но общего несравненно больше.
И если в местах вроде Палестины и Йоханнесбурга мы примерно понимаем, кто и как попадает в группы привилегированных и неблагонадежных, то как происходит это выделение в городах капиталистического центра и какие у этого последствия?
В рамках этого вопроса необходимо рассмотреть систему, с помощью которой власти ведут наблюдение и профилирование населения. Уже несколько десятилетий мы наблюдаем активный рост систем городского и частного видеонаблюдения: количество камер и их концентрация все продолжает возрастать, и к этому числу прибавляются и видеорегистраторы на автомобилях, и нательные камеры, и фиксаторы на самих полицейских. Все это лишает город одного из его главных преимуществ – анонимности. Городской житель больше не чувствует комфорт городской среды, в ней становится все сложнее укрыться.
Эта система стремится не только к получить изображение человека, его полное профилирование включает в себя учет и контроль его биологической информации – отпечатков пальцев, сетчатки глаза, группы крови и так далее. Происходит, по сути, захват биологического тела индивида и его последующий контроль и нормализация его поведения, что вписывается в еще один фукианский термин – биополитика.
В результате, все больше и больше информации попадает в аналитические центры, собирающие и обрабатывающие эту информацию. Однако, проблема заключается в том, что объем этой информации слишком велик, и для принятия решений об отделения благонадежных от потенциально опасных элементов используются специальные программы и алгоритмы, а в последнее время все чаще разрабатываются системы искусственного интеллекта. Целью этого является превентивная рекогносцировка и маркировка “потенциально опасных” районов и населения. Примером этому может послужить полиция Нью-Йорка и Сан-Франциско, где подобные алгоритмы применяются и работают.
Использование высоких технологий создает иллюзию объективности и непредвзятости алгоритмов, хотя в действительности параметры фильтрации и отбора определяются людьми. Поэтому попасть в опасную группу населения можно по расовому, экономическому и прочим признакам.
Этот подход имеет очень много общего с военной стратегией нетрадиционной войны, ведением боевых действий в условиях города и противопартизанскими тактиками. Подобные явления мы видели во всех крупных нетрадиционных военных конфликтах последнего столетия – война во Вьетнаме, вторжение в Афганистан, Ирак и многих других, низкоинтенсивных противостояниях. И в целом, в западной военной мысли еще с 60-ых и 70-ых годов наблюдается непоколебимая вера в эффективность превентивных низкозатратных точечных ударов, которые могут быть выполнены благодаря техническому и тактическому превосходству по менее цивилизованному противнику.
Также мы наблюдаем активную милитаризацию полиции, где на вооружение поступают образцы техники и амуниции все более и более тяжелого и смертоносного характера. Особенно это видно на примере сил специального назначения и, что неудивительно, в подразделениях, которые занимаются подавлениями протестов. Отмечается рост подразделений военизированной полиции и гвардейских частей. Меняется роль и восприятие полиции: она перестала быть силой коммуны, охраняющей ее мирный уклад жизни, это теперь, в большей степени, оккупационные и колониальные отряды, использующие те же тактики и стратегии.
Сопутствующей этому тенденцией является проникновение военных корпораций в сферу средств гражданского контроля и управления: они поставляют городам программное обеспечение, средства слежения и технику. Особенно активно на этом рынке выступают американские компании, вроде Raytheon.
А частные военные компании, в свою очередь, вовсю предоставляют услуги по обеспечению безопасности на внутренних рынках – для охраны объектов инфраструктуры или частных предприятий, разрушая, во многом, и без того хрупкий баланс урбанистического насилия.
Это все то, с чем нам, как жителям городов, приходится сталкиваться сегодня. Мы сами превратились в объекты колониальной политики и колониальных практик, что накладывает целую серию вызовов и угроз роли городов, как ключевому для революционных процессов месту. Капитал защищает свою власть и усиливает контроль над доступом «неблагонадежных» групп к городским ресурсам, определяющим наше благосостояние и образ жизни. Поэтому, необходима широкая дискуссия о том, как городскому сообществу эффективно отвечать на эти новые вызовы, чтобы сохранить свою идентичность и свободу.
23.01.2025
↑